— Кем был Фалькенгауз на стройке? — спросил Григорьев.
— Командиром бригады охраны специальных объектов. И начальником гарнизона по совместительству. Моя строительная бригада подчинялась ему как начальнику гарнизона. — Айзенбах насмешливо улыбнулся и добавил: — Штандартенфюрер был без ума от одной прехорошенькой фрейлейн.
— Кто же эта красавица?
— Регина. Дочь профессора Шмидта. Они живут в Вальтхофе, в полутора километрах от стройки.
Григорьев насторожился: имя профессора Шмидта, химика-органика, было ему знакомо. В начале второй мировой войны он исчез из поля зрения мировой общественности. Должно быть, нацисты заставили его работать на нужды вермахта. Но тот ли этот самый Шмидт?!
— Что вы можете сказать об отце фрейлейн Регины? — полюбопытствовал он.
Айзенбах выпрямился, высокомерно откинул голову:
— О-о! Профессор Шмидт — гордость немецкой нации! Профессора Шмидта знают все в Германии. И не только в Германии. Во многих странах. Профессор Шмидт — крупнейший в мире ученый, химик-органик…
«Теперь все становится на свои места. Знаменитого ученого-химика нацисты заставят или уже заставили работать над бактериологическим оружием», — определил Григорьев.
— Мы с профессором подружились, — увлеченно продолжал Айзенбах, откровенно гордясь близостью с великим ученым. — В свое время у меня учился его сын, Альберт. Сейчас он, как и я, строитель. Служит где-то в Белоруссии. Профессор показывал его фото в форме капитана. Видный молодой человек! Я даже посвящен в маленькую тайну семьи Шмидтов, — сообщил он доверительно. — Да, да! В двадцатых годах младший брат профессора влюбился в американскую певицу и уехал с ней за океан. Там у них родился сын. Профессор не может простить единственному брату такого легкомыслия и не переписывается с ним.
— Каково отношение господина Шмидта к войне? — спросил Григорьев..
— Профессор закоренелый пацифист. Но мне кажется, — Айзенбах наклонился к столу следователя, — его хотят заставить вместе со Штайницем проводить свои опыты не над грызунами, а над людьми, военнопленными. По крайней мере, это иногда проскальзывало в разговоре.
— Благодарю, господин Айзенбах, за чистосердечный рассказ, — произнес Григорьев. — Попрошу только нарисовать подробнейший план объекта в Шварцвальде.
— Яволь, господин подполковник! — охотно согласился Айзенбах и вышел из кабинета.
Отпустив Айзенбаха, Григорьев послал дежурного за штандартенфюрером. Фалькенгауз вошел в кабинет, молча, по-уставному вытянулся. Был он высок, строен, подтянут, с образцовой прусской военной выучкой, которую при первой же возможности подчеркивал даже здесь, в лагере военнопленных.
— Садитесь, господин Фалькенгауз, — сказал Григорьев.
Фалькенгауз даже не пошевелился. Этим он давал понять, что не намерен долго задерживаться в следовательском кабинете.
— Стоя неудобно разговаривать. А разговор у нас долгий.
Фалькенгауз не ответил.
— Садитесь, штандартенфюрер! — не выдержал Григорьев. Фалькенгауз вздрогнул от окрика и нехотя опустился на табуретку. — Вы член национал-социалистической партии? — спросил Григорьев.
— Да! И горжусь этим.
— Ваше воинское звание — штандартенфюрер СС?
— Да. За особые заслуги перед рейхом оно мне присвоено по личному указанию фюрера.
— До восточного фронта вы были командиром бригады охраны специальных объектов?
— Да. Вы хорошо осведомлены обо мне. Это делает вам честь!
— Перед отправкой в шестую армию ваша бригада была в Шварцвальде?
Фалькенгауз метнул взгляд на спокойное лицо следователя, отчеканил:
— В Берлине!
— А если вспомнить? Если не горячиться? Давайте поговорим просто, по-человечески, — предложил Григорьев,
Фалькенгауз вспыхнул.
— Мой фюрер учил меня отвечать с достоинством арийца! И я оправдаю его доверие, — запальчиво произнес он.
Григорьев не спешил задавать очередной вопрос, давая возможность нацисту успокоиться.
— Значит, вы не были в Шварцвальде?
— Я уже сказал.
— И ваша бригада не охраняла строящийся там секретный исследовательский объект?
— Впервые слышу о каком-то Шварцвальде, — внутренне насторожился Фалькенгауз, поняв, что следователь неспроста задает повторно один и тот же вопрос.
— И вы, конечно, не знали командира строительной бригады полковника фон Айзенбаха?!
— Не имел чести быть с ним знакомым.
— А с красавицей фрейлейн Региной?
— Не знаю такую…
Григорьев сдержанно засмеялся:
— Бедная фрейлейн Регина! Если бы она знала, как быстро отказался от нее бывший кавалер!
Фалькенгауз почувствовал неприятную сухость во рту. Оказывается, этот советский подполковник знает больше, чем он, Фалькенгауз, мог предположить. Неужели русским известно о бактериологическом центре? Маловероятно. Иначе бы не стали они так дотошно допрашивать его.
— О профессоре Шмидте вы впервые узнаете от меня? — услышал Фалькенгауз очередной вопрос.
— Да.
— Не знать всемирно известного ученого, выдающегося немецкого химика?!
— Меня никогда не интересовали ученые.
— В том числе и доктор Штайниц?
Фалькенгауз не выдержал, вынул из кармана носовой платок и вытер испарину на лбу.
— Никогда не слышал подобной фамилии…
Разговор зашел в тупик. На все вопросы Фалькенгауз давал только отрицательные ответы, и Григорьев вынужден был его отпустить. На следующий день он вновь продолжил беседу со штандартенфюрером. Тот еще более уверенно все отрицал. Устанет подполковник, отпустит его, как вчера. Не будет ведь он пытать. У советских следователей этот метод, не в пример гестапо и абверу, не практикуется.
Чтобы уличить Фалькенгауза во лжи, Григорьев вызвал через дежурного фон Айзенбаха, обещавшего нарисовать подробный план строящегося в Шварцвальде объекта.
— Разрешите, господин подполковник? — открыл дверь Айзенбах.
— Заходите.
Голос вошедшего показался Фалькенгаузу знакомым. Скосил глаза: командир строительной бригады полковник фон Айзенбах?!
— О-о, герр Фалькенгауз?! — узнал сидящего на табуретке Айзенбах. — И вы здесь? Рад вас видеть живым и невредимым. Для нас с вами война счастливо закончилась. Мы вместе служили с герр Фалькенгаузом в Шварцвальде, — пояснил он Григорьеву. — Штандартенфюрер был даже моим шефом как начальник местного гарнизона.
Айзенбах положил на стол лист бумаги с нарисованным им по памяти планом бактериологического центра.
— Благодарю вас, господин Айзенбах, — взял лист Григорьев. — Вы можете быть свободным.
