XVIII. Тапир
Мы говорили уже, что река, войдя в долину, расширялась так сильно, что образовала как бы озеро или по крайней мере пруд. Посередине ее течение еще было заметно, но у берегов вода почти не двигалась, и тут, среди ирисов и кувшинок, распускалась виктория-регия, этот несравненной красоты цветок.
Каждый вечер во время ужина наши изгнанники слышали шум со стороны озера, словно какой-то пловец там бросался в воду и плескался, но вместе с тем время от времени оттуда раздавались звуки, похожие на хрюканье испуганной свиньи. Конечно, это было животное, но какое? Быть может, аллигатор, подумали члены нашей маленькой колонии. Но, хотя аллигаторы вообще нередки в реках этих тропических стран, никто из беглецов не видел еще ни одного в своей реке. Днем никогда не раздавалось ни плескания, ни хрюканья, которые так интересовали Леона и его сестру; но с наступлением темноты все повторялось снова. Наконец, Леон обратил на эти звуки внимание Гуапо, и тот объяснил, что это тапир приходит по ночам купаться и лакомиться корнями ирисов и кувшинок, которые в изобилии растут на берегу.
Кто никогда не видел тапира, тому будет довольно трудно дать о нем ясное представление.
Это животное весьма своеобразно, и отчасти оно напоминает большого кабана, отчасти осла, но ниже ростом, чем последний, и уши его гораздо короче; хвост у него словно обрубленный, и покрыт редкой шерстью. Кожа черно-бурая, почти голая, нос выдается вперед за нижнюю челюсть, образуя маленький, в высшей степени подвижный хобот. Он имеет короткую, прямую гриву, которая спускается ему на лоб и доходит до самых глаз. На передних ногах у тапира по четыре пальца, а на задних только по три, а по толщине он похож на самого толстого осла.
Тапир — совершенно безвредное создание, которое не пользуется для защиты даже своими крепкими челюстями, хотя они вооружены сорока двумя зубами. Когда на него нападают, он пытается убежать, а если бегство не может спасти его от врага, то он дает себя убить, не вступая в бой. Живет он всегда совершенно один, редко можно его встретить в сопровождении самки. Самка имеет только по одному детенышу, о котором заботится с большой любовью, пока тот не подрастет настолько, что сможет жить самостоятельно.
Тапир считается заповедным, и говорят, что он занимает в Америке то же место, какое гиппопотам и носорог — в Старом Свете. Но он гораздо менее любит воду, чем гиппопотам, и хотя и может оставаться в воде по несколько минут и ищет себе пищу в реках, болотах и озерах, но все же гораздо большую часть времени он проводит на суше. Днем спит на куче опавших листьев в каком-нибудь сухом месте и выходит из этого логовища только вечером; но во время дождя часто показывается и днем. Подобно свиньям, он любит валяться в грязи, но никогда не входит в свое логовище, не выкупавшись в чистой воде и не смыв с себя всю грязь.
К несчастью для себя, тапир имеет дурную привычку выходить из своего логовища и возвращаться всегда по одной дороге; так что через несколько дней след его уже ясно виден всем, и тогда нет ничего легче, чем устроить ему западню. Гуапо скоро нашел след того, который приходил купаться к реке, и решил, долго не медля, поймать тапира. Подобно многим своим соотечественникам, он очень любил жесткое, неприятное на вкус мясо этого животного, которым люди с более развитым вкусом брезгуют. Кроме того, ему нужна была, не знаю уж для чего, шкура тапира; она так тверда, что из нее выделывают непробиваемые щиты, вследствие чего она высоко ценится у индейцев.
На следующее же утро, через час после восхода солнца Гуапо и Леон отправились на охоту. У них не было ни ружья, ни лука, ни стрел; Гуапо взял только заступ и нож. Леон удивился, к чему индеец взял заступ? Ведь тапир живет не в подземной норе. Они перешли мост, вошли в лес пальм и быстро нашли следы животного, которые ясно отпечатались на вязкой почве этих мест. Следы были совершенно свежи. Гуапо остановился и, взяв заступ, начал рыть землю между двумя толстыми пальмами на самой середине той дороги, по которой прошел тапир. Леон с помощью листа буссу относил в сторону землю, которую индеец выбрасывал из ямы. Работа продолжалась около часа. Когда яма оказалась достаточно глубокой, Гуапо насобирал мелких ветвей, положил их поперек ямы и сверху прикрыл травой и листьями с таким старанием и искусством, что даже лисица, как она ни хитра, не заподозрила бы ловушки. Теперь оставалось только разбудить тапира. Гуапо знал, что он не мог быть далеко: шагах в шестистах, а может, и ближе. Индеец велел Леону хранить полнейшее молчание, пока они не подойдут к тапиру. Со всеми предосторожностями, пробираясь больше ползком, чтобы не произвести шума, преодолели шагов пятьсот и очутились возле небольшого холмика, где почва была суха и усыпана опавшими листьями. Взобравшись на этот холм, Гуапо остановился, потом сделал несколько шагов и снова остановился; затем подозвал Леона и указал на густую чащу кустов, между листьями которых виднелась темная, совершенно неподвижная масса: это был спящий тапир. Гуапо направился к нему с одной стороны, Леон с другой. На некотором расстоянии от врага они встретились, и уже без всяких предосторожностей пошли прямо на него. Через минуту, когда охотники были в нескольких шагах от логовища, послышался треск ветвей, и они увидели тапира, бежавшего прочь с низко опущенной головой. Таким образом бегают иногда ослы. Тапир мчался своей обычной дорогой, рассчитывая спастись от врагов в реке. Гуапо и Леон следовали за ним, но быстро отстали и потеряли его из виду; когда же подошли к западне, то увидели тапира барахтающимся на дне.
— Попался! — воскликнул индеец и с ножом в руке прыгнул в яму. Бояться теперь было нечего, потому что, как Гуапо хорошо знал, это животное не кусается. Но в момент прыжка нога индейца зацепилась, тапир вскочил на него, как на ступеньку, и выбежал из ямы, оставив там Гуапо одного. Леон побежал вперед и стал поперек дороги в том месте, где она выходила к реке. Но тапир несся со всех ног, не обращая внимания ни на какие препятствия, и толкнул Леона так, что тот покатился по земле. Прежде чем охотники пришли в себя, раздался всплеск воды, означавший, что тапир уже в реке и недосягаем для них.
Леон и Гуапо были совсем разочарованы. Рассчитывая на свою опытность, Гуапо обещал молодому господину, что они поймают зверя, и вот теперь самолюбие его очень страдало. Но неудача лишь разожгла в нем желание добыть шкуру и мясо животного, и, проходя возле реки, Гуапо с угрозой и досадой в голосе прокричал, потрясая своим ножом:
— Ныряй, старый толстокожий, ныряй, сколько хочешь, а все же не убежишь от меня!
