мне такое! Возмутительно! Представляешь, как мерзко мне было идти туда? Но я была должна! В тот момент, когда он это предложил, я так растерялась, что не могла ничего сказать. Я даже пошевелиться от возмущения не могла. Я должна была все ему высказать прямо в лицо. – Алиса настолько увлеклась своей историей, что не заметила, как они оказались почти возле описываемого бунгало.
– Ты врешь. Ты хотела приять его предложение, маленькая шлюшка – сказал Дима. Казалось, что эти слова причиняют ему боль.
Алиса беззвучно открыла рот, ошеломленная услышанным. Почему – то ей стало нестерпимо душно, лицо залилось краской, конечности онемели.
– Прости, я тебя не понимаю – сказала она почти шёпотом. Ком встал в горле.
– Ты меня слышала, Алиса. Я думаю, ты хотела принять его предложение – повторил Дима.
– Дима, нет, что ты. Прошу, пойдем от сюда. Мне не по себе. – Алисе показалось, что ее опьянение неожиданно прошло и во рту появилась противная сухость.
– Иди, раз хотела, говорят, некоторым девушкам такое нравится.
– Прошу тебя, уйдем от сюда – в голосе Алисы звучали нотки накатывающей паники.
– Не волнуйся, я подожду тебя здесь. Если он будет грубым, позови меня. Потом расскажешь, как прошло, очень любопытно будет послушать. – Дима начал откровенно и зло язвить, как – будто пытаясь отомстить за что-то, наслаждался своей неожиданной властью.
Алиса ошарашено смотрела на него, не веря своим ушам, не веря, что все реально, происходит в действительности и с ней.
Дима тоже смотрел ей прямо в глаза. Его лицо побелело от отвращения.
– Ладно, пошли обратно – пробурчал Дима и развернулся назад, не дожидаясь реакции Алисы.
Алиса послушно поспешила за ним, изнуренная, подавленная. Слезы беззвучно катились по ее щекам. Она чувствовала себя дурой и шлюхой и, главное, ей казалось, что ее предали.
Когда они зашли к Алисе домой, ее сразу вырвало. Потом, ей казалось, что она недолго дремала. Когда проснулась, он овладел ею. Все происходило молча, почти беззвучно. Алиса не знала почему позволила, но и не сопротивлялась, не протестовала.
Дима ушел утром. Алиса сделала вид, что не слышит. Не шевелилась, отвернувшись к стене. Дима одевался, казалось, намеренно шумно и долго. Уходя, склонился, чтобы поцеловать. Алиса чуть не зарыдала.
Она проснулась одна в своем номере, на тумбочке, возле кровати, лежала пачка зеленых банкнот. Ровно две тысячи долларов.
Глава 7. Агра.
Когда я наверху, я нахожу себя всегда одиноким. Никто не говорит со мною, холод одиночества заставляет меня дрожать. Чего же хочу я на высоте? 43
Их белая «Tata» ехала по пригородам Агры. Мимо проплывал огромный пустырь. Местная чумазая шпана гоняла мяч, поднимая снопы пыли, которая медленно стелилась по поверхности поля, словно туман. Вокруг, в тени редкой растительности жались друг к другу жалкие хижины из палок, полиэтилена и прочего мусора. Казалось, что произошла какая-то страшная катастрофа и это лагерь беженцев, ищущих хоть какое-то пристанище.
Постепенно, хижин становилось все больше и лагерь разросся в настоящие трущобы. Горы мусора буквально подпирали стены самодельных построек. Всюду стекали ручьи зловонной жидкости, которая собиралась в потоки на обочинах дороги.
Глебу было неприятно созерцать такую жизнь. Ему было стыдно за свои вещи, деньги и здоровье. Глебу казалось, что он столкнулся с миром отверженных, людское море, простирающееся до самого горизонта, шумело для него укором и каким-то мучительным обвинением.
Тощие дети карабкались по огромной свалке. Кто-то спешил по своим делам, шлепая босыми ногами по мутным лужам, в которых дрейфовали пустые бутылки, пакеты, цветные разводы бензина. Молодая женщина в запятнанном сари тащила ребенка, он верещал, упирался. Странно, но Глеб не замечал страдания, безразличия, отчаянья в проносящемся мимо хороводе лиц. Люди просто жили, спешили, отдыхали, казалось, что они срослись со своим отвратительным миром, приняв его, не замечая. Иногда, вездесущие дети замечали белое лицо Глеба, в проезжающем мимо автомобиле, тогда они бросали свои дела, кричали, размахивали руками и бежали какое-то время, теряясь в облаке пыли.
Трущобы расстилались на невообразимые пространства, становились целой вселенной. Они все тянулись и тянулись, как раковая опухоль на теле города. Иногда, прерываясь облезлыми многоквартирными домами, этажей в пять, или вполне респектабельными виллами, за глухими, высокими заборами. Они казались бастионами, которые из последних сил держат осаду безбрежной армии крыс.
Глеб немного задумался о хозяевах этих гордых «замков». Почему они строили свои дома в столь уродливых местах? Неужели приятно взирать, из окон своих спален, на пыльные муравейники, пропитанные зловонием тысяч нищих тел и гор, состоящих из отбросов? Ведь, наверняка, эти люди имели достаточно средств, чтобы обустроить свою жизнь намного более эстетичным и комфортным образом. Быть может, лавина трущоб наползла на эти дома уже после их постройки, или это бывшие обитатели все тех же лачуг, но сумевшие немного возвыситься над бренностью жизни, благодаря удаче, и упорному труду. Наверное, такие люди за годы, проведенные в ковырянии мусорных куч, перестают замечать их запах и не тоскуют больше по свежему воздуху и чистой воде.
Машина остановилась, уперевшись в дымящую и гудящую пробку. Совсем рядом, на тротуаре расположился навес из грязной, серой тряпки, под которым лежал невероятно худой человек. Его одежда состояла из грязной материи, обернутой вокруг бедер. Почему то, Глеб был уверен, что увидел все вещи, которыми обладал бродяга. Наверняка, он никогда не учился, не получал документов и не покидал этой улицы. Наверное, где-то в соседних кустах, он родился, живет, и вскоре, погибнет…
Бродяга показался Глебу сгустком пыли, которую вскоре развеет ветер, не оставив никаких следов и воспоминаний. Постепенно, вязкая, тягучая толпа предстала такой же пылью. Казалось, что все приходит в движение лишь силой ветра, без разума, вдохновения и жизни. Жаркий, пропахший Индией город, показался пустыней, с армиями жутких призраков и миражей. Машина тронулась, бродяга остался где-то позади, словно его никогда и не было.
«Так ли велика разница между мной и этим бродягой» – думал Глеб – «Мгновение, и меня тоже развеет ветер времен». Все фарс, или глупая игра. Притворство. Человек просто мечется от одной иллюзии к другой. Дом построил, новую машину купил, пообедал вкусно, любил. Как же трудно признаться самому себе в иллюзорности всего этого. Хочется назвать счастьем, но что это на самом деле? Это страх додумать мысль до конца. Осознать, что все лишь грим на лице мертвеца. Попытка сделать вид, что с покойником все в порядке. Человек всю жизнь пытается укрыть, укутать крупинку теплоты, которую называет жизнью в уюте, комфорте, благополучии, в надуманных смыслах. Но загляни в окно глупец! Молчание и холод космоса вокруг. Они бесконечны, безразличны, как пустота во взгляде бродяги. Обрушатся стены твоего дома, с такими трудами возведенные. Вместе с
