Аучар стояла перед всем племенем, у высокого костра — и сильная, и беззащитная. Только что духи открыли имя ее настоящего попутчика. Он родится нескоро, через много весен, и далеко-далеко отсюда, а это значит одно: великий Змей Мира не желает, чтобы в нынешней жизни они были вместе. Аучар должна была выбрать путь и не имела права на просчет. Слишком дорога цена ошибки Говорящих.
Когда вопрос раванги прозвучал в третий раз, девушка опомнилась, подняла голову и тряхнула густыми, забранными на затылке в толстый пучок волосами. Извиняющимся взглядом простилась она с женихом, посмотрела на его и своих родителей, друзей, на заплаканную Керечар, которая робко выглядывала из-за спин подруг, распрямила плечи и тихо, но твердо ответила:
— Нет!
Ропот возмущения многих и вскрик радости одной стихли, когда Аучар продолжила:
— Я думаю о своем народе, и потому я стану равангой. Ни один мужчина не коснется меня до конца моих дней! Так хотят те, кто давно ушел за горизонт, в ночь. Я всё сказала.
И раванга радостно вскинул руки к небесам.
* * *
Гайти Сотис было неприятно. Эта женщина так и въелась в нее пронырливыми глазками, не обращая внимания на Эрхо. Но они ездили по городу уже столь долго, что беременной Гайти не хотелось и думать, чтобы снова выйти под жаркие лучи солнца. Ноги ныли и готовы были взорваться, а сердце часто колотилось, трепеща в груди напуганной птицей. А еще все время хотелось пить, однако пить много воды ей было нельзя, как любой женщине на сносях.
— Отличный дом! — нахваливала соседка. — Да, меня зовут Гинни. Я вижу, вы в положении, у меня тоже есть сынок, уже три годика. Они будут друзьями. Он ведь вот-вот родится, да?
Когда они перешли через дорогу и взглянули на дом со стороны, Эрхо шепнул жене, что ему здесь отчего-то не по себе. Та кивнула.
— Ну что, отказываем? — он ждал ее слова.
И тут ребенок в утробе сильно толкнул мать ножкой под ребра. Гайти ахнула, прижала руку к животу, взглянула на мужа, на дом, вспомнила неприятное лицо Гинни и ответила:
— Давай откажемся! Мне здесь нравится, но я не хочу, чтобы нашей соседкой была эта навязчивая женщина. Может, поищем что-нибудь еще?..
Эрхо воодушевился:
— Знаешь, есть еще один вариант. Это почти за городом, по соседству с одной пожилой профессоршей. Ее племянник преподавал у нас математику. Дочь ее сейчас живет где-то в Узлакане, но они с мужем собираются приехать. Мне кажется, такие соседи будут лучше Гинни. Как считаешь?
Гайти засмеялась и повисла у него на шее:
— Почему же ты не сказал сразу?
— Это был запасной вариант, потому что тот дом и в самом деле далеко от центра, а ты…
— А я выбираю соседей-профессоров! — радостно воскликнула она.
* * *
— Ну ты и вырядился! Что ты за шаман, Кьемме, Протоний покарай?! Ты комедиант!
— Всё в честь тебя! Правда, Нэфри? — и синеглазый узлаканец, сохраняя абсолютную невозмутимость, подбросил на руках маленькую дочь. — Эта одежда поможет мне достигнуть вдохновенного состояния и…
Гатаро Форгос покосился на окружающих — а в огромном вестибюле кийарского Дворца Науки людей становилось все больше и больше — и хлопнул себя по бокам:
— Это будет спектакль, а не торжество!
— Так и есть! Поверь моему опыту, мальчишка: чтобы запомниться на всю жизнь, торжества должны проходить, как веселые спектакли. Не каждый день ты получаешь диплом хирурга.
— Нейрохирурга.
— Какая разница?
— Протоний покарай, Кьемме, не зли меня сегодня, только не зли! — Гатаро потряс у него перед носом указательным пальцем и вовремя отдернул руку, когда четырехлетняя малышка-Нэфри попыталась его за этот палец укусить. — Дожить до таких лет и не понимать разницы между хирургом и нейрохирургом?!
— Прими что-нибудь от нервов, мальчишка, и прекрати психовать, всё будет как надо, я поддержу тебя. Когда придет время… Правда, колючка?
— Нет! — по привычке замотала головой упрямая Нэфри.
Тут на плечо Форгоса легла чья-то рука. Он оглянулся, увидел протолкавшуюся к ним сквозь толпу жену друга, ироничную Агатти, и перевел дух:
— Как хорошо, что ты пришла. Ты — мой талисман, не то, что этот ряженый комедиант, который меня же еще и называет мальчишкой. А ты посмотри, посмотри на него, что он напялил! Там будет целая куча кийарских и узлаканских знаменитых хирургов. Это же… это… В каком свете он меня выставит, так нарядившись?.. Он опозорит меня перед коллегами на весь Кийар! Я буду читать доклад, потом вдруг увижу среди слушателей его рожу и… Нет, боюсь даже представить! Лучше хорошенько набраться и ни о чем не думать!
— Всё просто: притворись, будто вы незнакомы, — хохотнула Агатти, и лучики солнца запрыгали в ее серо-голубых глазах.
— Что еще за сговор? И это говорит моя любимая женщина, как не стыдно! Чему ты учишь этого молокососа?
— Не знаю почему, но меня сегодня трясет, — признался Форгос, не слушая дурачившегося друга. — Клянусь, такого со мной не было еще никогда! Как будто происходит что-то, что повернет всю мою, и не только мою, судьбу… не знаю, куда…
— Поздравляю, Гатаро! — она расцеловала его в обе щеки и крепко похлопала ладонями по плечам. — Все будет отлично, поверь!
— Спасибо, Агатти, и пусть Святой Доэтерий сделает так, чтобы моя помощь никогда не понадобилась никому из вас.
* * *
Упустив из вида приятеля, Тут-Анн не сразу сообразил, что они не только отстали от экскурсии, но и заблудились в бесконечных коридорах подземного города. Кругом одни развалины, освещенные лучами солнца, которые то здесь, то там заглядывали сверху, в провалы между постройками верхних этажей. Пыль клубилась внутри толстых золотых струн горячего светила.
И чья только лихая голова подала идею продолжить празднование Нового года в городе древних кемлинов? Будто мало было походов сюда на уроках истории в школе! Наверняка это все придумал Оз Таггерт: только в его хмельную голову могла прийти такая глупость.
— Оз! — крикнул Хаммон. — Протоний тебя покарай, мы заплутаем в этих лабиринтах и нас сожрут гиены! Где тебя носит, идиот? Имей в виду, я не буду тебя искать и догоню группу!
От его воплей и суетливых шагов сдвинулась последняя песчинка. Этажом ниже началась осыпь.
— Только не это! — ужаснулся заблудившийся.
Понимая, что если ничего не делать, песок заполнит и этот коридор, он кинулся, куда глаза глядят, не разбирая дороги, и очень скоро очутился глубоко под землей в большом темном зале. Единственный луч солнца тускло освещал большой круглый диск.
Набравшись пьяной смелости, Хаммон взобрался на него и…