Командировка в ад - Анатолий Федорович Дроздов

— Даже если предложат сотню экю? — попробовал пошутить связист, но, сообразив, что начальник серьезен, и отчеканил: — Яволь, херр майор!

Милица натянула ночную летную шапочку, как и командир, отчего оба обрели сходство со служащими непонятной силовой структуры, и прихватила медицинскую сумку. Князь постучал кулаком в дверь караулки. Вздохнув глубоко, включил внутри себя режим военно-германского хамства.

— Што требаш? — просипел голос изнутри.

Касаткин-Ростовский выдал энергичный спич на немецком языке, лучше не удалось бы и фельдфебелю учебной части Бундесвера, распекающему новобранцев. Часовой должен был узнать, что он, грязная свинья, не смеет так отвечать старшему по званию и должен бежать, теряя подметки, чтоб командир роты немедленно явился сюда. Шнель!

— Што? — снова вперемешку с кашлем.

— Скажи идиоту, что герр майор гневается, почему ты не отвечаешь по уставу и до сих пор не привел ротен-фюрера, — шепнул князь Милице на ухо.

Та подавилась смехом, но взяла себя в руки и как можно более грозно произнесла эту фразу по-сербски. Отличия в устной речи незначительны, и хорват прекрасно понял сказанное. Послышалось бурчание, затем удаляющиеся шаги.

— Когда ты меня «переводила», сказала: «пуци ми курац»? Что это означает? Я разве говорил такое? — спросил Касаткин-Ростовский.

— Идиома, означающая, что вы гневаетесь очень сильно, — прыснула докторица, и только сейчас до Бориса дошло, что веселость ее слегка истеричная — от перелетов, вида множества умирающих людей, понимания, насколько им опасно всем здесь находиться. Конечно, с подбором кандидатов спешили чрезмерно, и вместо миленькой чернявой дамочки князь предпочел бы рядом с собой военного медика с боевым опытом в Славии, способного выдержать стрессовую нагрузку на психику.

Лязгнул засов. В проеме двери показался крайне изможденный молодой паренек с погонами лейтенанта. Наверно, еще недавно был пухляшом, потому что кожа на лице собралась складками, а китель казался размера на два больше, несмотря на туго затянутый ремень, превративший избытки ткани в непонятно что. Офицер начал лепетать, срываясь на кашель, но визитер грубо перебил: почему ротой военной полиции командует всего лишь лейтенант?

— Выше частник — умро.

— Старший офицер умер, — пояснила Милица, которую больше не пробивало на хи-хи. Стоявший перед ними хорват тоже не выглядел кандидатом в долгожители, как и почивший начальник. И хоть он относился к представителям враждебного народа, гибнущего парня было жаль.

Выяснилось, что полицаи плохо понимали титульный язык Рейха, если понимали вообще, поэтому вряд ли заметили проблемы с произношением у Касаткина-Ростовского, рявкнувшего что-то вроде «гезундхайтсфлебе», то есть медицинская помощь. Милица показала сумку с медицинским знаком в виде скрещенных шприца и скальпеля, после чего оба были без возражений пропущены внутрь.

— Они же против нас! Зачем на них переводить раствор, пока сербы страдают от недостатка лекарства? — шепнула Милица при виде коек с больными на добрую половину казармы. Несколько коек стояли в углу отдельно. Лежащие на них тела были укрыты простынею с головой. Запашок стоял… соответствующий, чем-то напоминая палаты военно-полевого госпиталя с гангренозными ранеными.

— Пока — против, — шепнул ей князь. — У тебя в сумке самый эффективный из существующих в мире аргумент для перевербовки. Вводи не более двух с половиной кубиков тяжелым и полтора-два тем, кто на ногах.

— Мало…

— Все равно почувствуют облегчение. И будут знать, где настоящая помощь.

Лишь один из хорватов пытался протестовать, особенно когда услышал сербский говорок Милицы, попросившей закатать рукав. Князь, не выходя из роли надменного германца, сделал нетерпеливый жест рукой.

— Значит, двигай в конец очереди. Или умирай, — зло прокомментировала врач.

Емкость иссякла, когда прошло более часа. В разной степени, но инъекции помогли практически всем. Валявшиеся без сознания открыли глаза, лежавшие неподвижно сумели сесть на койках.

— Фантастиш! Данке! Данке шон! — лейтенант, на чье землисто-серое лицо начали возвращаться живые краски, этим исчерпал знание немецкого и дальше выражал восторг жестами: подскочил к варягу и с чувством потряс ему руку.

А потом разразился скандал. Один из получивших возможность ходить, седоусый и лысоватый капрал, пересек казарму и сел на одну из кроватей с мертвецами. Сдернув простыню и положив голову умершего себе на колени, взвыл в голос, потом начал бесконечный гневный монолог, прерываемый кашлем и энергичными вставками, в них угадывались варяжские матерные слова, успешно распространившиеся среди южных славян.

— Капрал Лука Ковачич, — тихо пояснил лейтенант и рассказал, что покойник — это его сын Йошко, умерший от того, что проклятое немецкое правительство прислало помощь так поздно.

— Объясни ему, — князь уже не стеснялся варяжского, хорваты все равно узнают, кто их спаситель. — На вас на всех правительству Рейха насрать. Мы не германские врачи, а добровольцы-волонтеры, прибывшие по просьбе скупщины бановины. То есть сербов. Пусть сербов благодарят, что хотя бы часть полицейских осталась в живых.

Милица начала говорить, постепенно громче и громче. Вдруг стало тихо, не считая кашля тех, кто не мог сдержаться. Даже безутешный отец примолк, вслушиваясь.

— Српкина? — один из полицейских подошел к Милице вплотную.

— Да, я — сербка, — с вызовом сказала врач. — И спасаю вас. Немцы всех в Високи Планины бросили умирать. Они — ваши враги, как и наши.

— Достаточно агитации, — прервал ее Касаткин-Ростовский. — И без того у них культурный шок. Скажи лейтенанту, что нам нужно поговорить наедине.

Парня звали Марио Оршич. Он рассказал, что как только в роте появились заболевшие, а это произошло на вторые сутки после звонка Ольги, в том числе начал температурить ротный гауптман, они погрузились на машины и поехали прочь, плюнув на приказ оставаться на месте. Поскольку не получили никаких медикаментов, а имевшиеся в ротной аптечке были не полезнее придорожного лопуха, пытались выбраться из западни и достичь хорватского военного госпиталя в Белграде. Не тут-то было. Бронетранспортер у блокпоста дал очередь из пулемета по броне первой машины и нацелил пушку. У солдат виднелись гранатометы. Причем у тех были красно-синие эмблемы Хорватии! Стреляли по своим… Рота вернулась в расположение. Больных пытались изолировать, отменили службу в городе, но все бесполезно. Личный состав продолжал заболевать, кто-то умер, другие сильно ослабли.

— Продукты есть? — уточнил князь.

— Продуктов всего на четыре дня, — грустно ответил Оршич. — Завтра должно остаться лишь на три дня, но часть едоков умрет, так что снова