По знаку Димаса двое жрецов с обнаженными мечами отвели нас в небольшую, прилегающую к святилищу комнату и закрыли за нами двери. Мы очутились в совершенной темноте, и я опустился на колени для последней молитвы, так как был уверен, что пробил мой смертный час.
– Ты была права, Майя, когда говорила, что не следует нам идти в эту страну скорби. Будем надеяться, что встретимся вместе в лучшем мире! – проговорил сеньор.
Через час затвор щелкнул и нас позвали в заседание. Все сидели по-прежнему, впереди стоял Тикаль. Нас подвели почти к самому жертвеннику, потом открыли плиты, скрывавшие колодец, и до нашего слуха донесся шум сильного течения воды. Тикаль, отошедший к противоположной стороне колодца, объявил приговор, который был нам ясен и без его слов.
Прежде всего перечислялся длинный ряд преступлений Маттеи. Его память предавалась вечному проклятию, а тело подлежало поруганию. Потом был прочитан приговор всем нам: со связанными руками и ногами, прикованные цепями к вершине пирамиды, должны были мы ожидать медленной мучительной смерти от голода и жажды, и никто, под страхом той же участи, не смел ничем нам помочь.
– А так как рожденный от обмана ребенок, – закончил Тикаль, – еще слишком мал для страданий и мучений, то да будет предан он в руки богов, и пусть они распорядятся им по своему решению!
С этими словами он подошел к Майе и, быстро выхватив из ее рук мальчика, бросил его в пучину колодца. Майя вскрикнула нечеловеческим голосом, но еще не заглох ее крик, как сеньор схватил Тикаля и швырнул его в ту же пропасть. Все окаменели от ужаса и неожиданности. Я не могу сказать, сколько времени длилось молчание, но оно было нарушено голосом Майи, бессвязно произносившей слова древнего писания:
– «…все воды священного озера не смоют греха». Они отомстят за смерть младенца!
Майя не шла, а точно летела по алтарю и с несвойственной ей силой подняла лежавшее на жертвеннике каменное изваяние Сердца.
– Берегись! – только и крикнул ей Димас.
Но было поздно. Сердце было сброшено на пол и разбилось на мелкие куски.
– Бегите, спасайтесь! Сейчас хлынут воды! – крикнул кто-то, и все бросились к дверям.
Я вспомнил о тайном ходе и, схватив за руки Майю и сеньора, по-испански сказал им, чтобы они скорее шли за мной. Недолог был наш путь, но прохладная струя воды уже била величественным фонтаном во всю ширину колодца, разливаясь по храму. Вода гналась за нами по пятам, но, на наше счастье, Димас, ведя нас на заседание, не закрыл дверей. Я успел толкнуть дверцу, провести в проход моих спутников, войти сам и захлопнуть дверь, предварительно прихватив из замка оставленную в нем связку ключей. Мы побежали вперед, боясь, что воды разнесут эту слабую преграду, и на всем нашем пути затворяли двери на замок. Наконец мы дошли до вершины пирамиды, где два очередных жреца поддерживали священный огонь в жертвеннике. Внизу на улицах и площади стоял собравшийся народ, ожидавший окончания заседания совета, чтобы приступить к назначенному на этот день торжеству. Я представляю себе всеобщий ужас, когда из нижнего входа в храм наружу хлынула вода, все ниспровергая на своем пути. Ширина потока была во всю улицу, а высота выше человеческого роста. Никто не догадался или никто не мог добраться до внешней лестницы на пирамиду… Мы поняли тут сокровенный смысл истинного предсказания: каменное изваяние Сердца было связано с тайными затворами шлюзов. Сдвинутое с места, оно открыло их и дало свободный доступ озерным водам, особенно высоким в эти дни. На наших глазах волна сбивала с ног всех смертных и уносила их барахтающиеся тела. Скоро вода поднялась до первых этажей, и наконец наводнение скрыло все жилища, все дома… От древнего города оставалась только пирамида, омываемая водой почти у самой верхней площадки.
Видя дело своих рук, Майя пришла в ужас, но потом безумие опять охватило ее, и она с диким смехом спрашивала сеньора:
– Где мой ребенок, скажи, где мой ребенок?
Она складывала руки, будто держала ребенка на руках и качала его, приговаривая:
– Посмотрите, какой он красавец. Как я счастлива, что у меня такой славный мальчик!
Сердце мое сжималось от жалости при взгляде на бедную, потерявшую разум женщину. Но и безумные дни ее были недолги. На третий день, в сумерки, она тихо скончалась. Перед смертью она пришла в себя и долго говорила с нами, упрекая себя в том, что по ее вине приключилось с нами столько горя и что она виновата в гибели целого народа.
– Я умираю с уверенностью, что мы встретимся в другом мире, где я найду и своего ребенка; умираю, зная, что вы оба сохраните память обо мне, а вас, Игнасио, прошу, чтобы вы по-прежнему сохранили к моему мужу, вашему другу, ту приязнь, которую неизменно питали к нему и которая теперь одна способна утешить его, потому что он действительно сильно любил меня…
Она благословила сеньора и тихо испустила дух, лаская его лицо своими умирающими руками. Не будучи в силах выдержать дальше этой раздирающей сцены, я отошел от них подальше… Смерть наступила безболезненно и спокойно, как сон. Мы опять остались одни.
Наше положение было ужасно. На материке, на берегу озера, еще жило несколько индейских семей. Они на лодках приближались к нам, но страх, по-видимому, удерживал их от того, чтобы причалить к той небольшой скале – верхушке пирамиды, – которая еще высилась из воды и являлась единственным уцелевшим памятником исчезнувшего города. Можно было ожидать, что вода размоет скрепления, и наше убежище расползется, увлекая и нас в пучину вод. Священный огонь продолжал гореть, жрецы его поддерживали – я думаю, больше по привычке. Когда сгорели припасенные дрова, я принес и разломал на части мебель из ближайших незатопленных помещений. Не имея возможности похоронить тело Майи в земле, мы решили предать его огню и благоговейно положили его на костер жертвенника. Когда от бренного праха осталась лишь небольшая кучка пепла, погас и сам огонь, который горел непрерывно многие сотни лет. Ветер разнес пепел, и от некогда гордой красавицы, приковывавшей к себе все взоры, осталось одно воспоминание. Мы сами обрекли себя на неизбежную смерть, но, видно, суждено было иначе, так как, не помню уже на который день, к нам подошла лодка с берега, и несколько индейцев перенесли нас четверых, совершенно ослабевших, на дно лодки, и мы поплыли к твердому берегу. Потом мы узнали, что они отважились подойти к нам, увидев большой костер, на котором мы сжигали тело Майи, и приняли его за просьбу о помощи, предположив, что на пирамиде есть еще живые люди. На их вопросы мы ничего не могли ответить, а жрецы, бывшие с нами, ничего не знали о нашей истории.
