Потом он выразил желание показать мне свое холостяцкое гнездышко. Апартамент в десять комнат прямо над рыбными рядами, а спальни и ванные – этажом выше. Он утверждает, что обставить эту квартирку ему стоило восемнадцать тысяч.
В одной комнате картин тысяч на сорок, а в другой – антикварных штучек еще на двадцать. Зовут его Скаддер, ему сорок пять, он учится играть одним пальцем на пианино, и его нефтяная скважина в Аризоне ежедневно дает пятнадцать тысяч баррелей[21] нефти.
– Что ж, – говорю я, – звучит недурно, но нам-то что с того? На черта нам его картины и нефть?
Энди задумчиво садится на кровать.
– Нет, – говорит он, – этот Скаддер не просто обычный мерзавец. Когда он отпер шкафчик с древностями, чтобы предъявить мне свои сокровища, лицо у него зарделось. Он сказал, что если ему удастся осуществить еще пяток крупных сделок, то по сравнению с его коллекцией гобелены и фарфор Джона Пирпонта Моргана[22] покажутся содержимым страусиного зоба.
– Потом он продемонстрировал мне одну безделушку, – продолжал Энди. – Ну, там с первого взгляда ясно, что вещь незаурядная. По словам Скаддера, ей три тысячи лет. Цветок лотоса, вырезанный из слоновой кости, и в нем лицо какой-то дамы. В каталоге, в который он заглянул, говорится, что египетский мастер по имени Хафра изготовил две такие штуковины для фараона Рамзеса в какой-то там год до рождества Христова. Вторая куда-то пропала, и до сих пор никто не может ее найти. Скаддер заплатил за свою две тысячи.
– Ладно, – говорю, – нас это не касается. Я думал, мы прикатили в Питтсбург, чтобы научить миллионеров, как обделывать дела, а не затем, чтобы они нам давали уроки по изящным искусствам и египетской истории.
– Наберись терпения, Джефф, – рассеянно и благодушно отвечает Энди. – Глядишь, дым и рассеется.
На следующий день Энди покинул гостиницу ранним утром и вернулся только в полдень. Зазвал меня к себе в номер и вынимает из кармана какой-то сверточек с гусиное яйцо, не больше. И когда он его распаковал, внутри обнаружилось в точности такое же изделие из слоновой кости, как то, что он мне описывал накануне.
– Час тому назад, – сообщает Энди, – забрел я в одну лавчонку, где торгуют всякой пыльной трухой. Там и вещи берут в заклад. Глядь – из-под каких-то индейских кинжалов выглядывает вот эта загогулина. Владелец говорит, что она у него валяется еще с тех времен, когда в нижнем городе жили какие-то неверные… Я предложил ему два доллара, но сплоховал – должно быть, по глазам было видно, что вещица мне позарез нужна. Ясное дело, продавец говорит: триста тридцать пять долларов – минимум. Не может же он, снизив цену хотя бы на цент, отнять кусок хлеба у собственных детей. Короче, я приобрел ее за двадцать пять.
– Джефф, – продолжает Энди, – смотри внимательно. Это и есть та самая вторая фараонова штучка, о которой толковал Скаддер. Они похожи как две капли воды. Когда он ее увидит, то выложит две тысячи с такой же скоростью, с какой затыкает салфетку за узел галстука перед обедом. И почему бы этой финтифлюшке не оказаться настоящей?
– И в самом деле – говорю я. – Но как заставить Скаддера ее приобрести?
К тому времени у Энди уже был готов вполне проработанный план. Оставалось его привести в исполнение.
Я раздобыл синие очки, напялил серый сюртук, взъерошил волосы и превратился в профессора Р. Дж. Пикклмана. Затем снял номер в другом отеле, зарегистрировался там и отправил телеграмму Скаддеру, приглашая посетить меня по крайне важному делу, имеющему отношение к изящным искусствам.
Не прошло и часу, как он поднялся ко мне на лифте. С виду – неотесанный мужлан, грубиян и крикун, весь пропахший паршивыми сигарами из Коннектикута и нефтью.
– Хэлло, проф! – вопит он. – Как поживаете?
Я еще больше ерошу волосы и впериваюсь в него через синие очки.
– Сэр, – говорю я, – вы Корнелиус Т. Скаддер, проживающий в городе Питтсбург, штат Пенсильвания?
– Я самый и есть! – кричит он, будто я сижу по другую сторону ущелья. – Самое время промочить глотку по этому поводу!
– У меня, сэр, – отвечаю я, – нет ни желания, ни времени предаваться столь нелепым и разрушающим организм удовольствиям. Я прибыл из Нью-Йорка по делу, касающемуся античного искусства. Окольными путями мне стало известно, что вы являетесь владельцем египетской камеи[23] из слоновой кости времен фараона Рамзеса Второго. На ней изображена голова богини Изиды на фоне лепестков лотоса. Всякий специалист знает, что таких камей в мире всего две, причем одна из них считалась бесследно затерявшейся. Однако недавно мне посчастливилось приобрести ее в ломб… в одном малоизвестном австрийском музее. Я хотел бы купить и ту, которая хранится в вашей коллекции. Назовите вашу цену.
– Чертовщина, проф! – кричит Скаддер. – Неужто вы ее откопали? И вы хотите, чтобы я продал вам свою? Нет, и еще раз нет! Корнелиус Скаддер не продает раритеты[24] из своего собрания. У вас с собой это уникальное произведение?
Я предъявляю финтифлюшку Скаддеру. Он осматривает ее со всех сторон, только что не обнюхивает.
– Вы таки правы, – наконец произносит он. – Это подлинная пара к моей. Та же рука, тот же орнамент. И вот что я вам скажу: хоть я и не продаю, но готов ее у вас купить. Предлагаю за вашу две тысячи пятьсот.
– Ладно, – после мучительной борьбы с собой говорю я. – Раз уж вы категорически отказываетесь продать, тогда я продам. Цена меня устраивает. И, пожалуйста, купюрами покрупнее – у меня времени в обрез. Сегодня же мне предстоит вернуться в Нью-Йорк, чтобы прочесть в Аквариуме публичную лекцию.
Скаддер подмахивает чек, посылает его вниз, в офис администратора, там его обналичивают и приносят деньги. Он сует свою египетскую цацку в карман, а я беру деньги и еду в гостиницу.
Энди расхаживает из угла в угол, то и дело поглядывая на часы.
– Ну? – спрашивает он.
– Две пятьсот, – говорю я. – Наличными.
– У нас одиннадцать минут, – говорит он. – Поезд вот-вот отойдет. Хватай чемодан – и ходу.
– Что за спешка? – говорю я ему. – Дело-то чистое. Даже если наша египетская камея и подделка – это ж не сразу выяснится. Скаддер и сам убежден, что она настоящая.
– Она и есть настоящая, – говорит Энди. – Вчера, когда я обозревал его коллекцию, он отлучился на минуту, а я сунул эту штуковину в карман… Заканчивай эту возню с чемоданом!
– Так зачем же, – говорю я, – ты наплел мне, что наткнулся на вторую у антиквара?
– Ох, – отвечает Энди, – исключительно из уважения к твоим принципам. Чтобы тебя совесть потом не мучила… Да пошевеливайся же ты, ради бога!
