Поев и отдохнув, они пошли в урман опять. Юра ушел с Пушкаревым, Николай двинулся за Куриковым. Через некоторое время манси сказал:
— В одной стороне одна птица, в двух сторонах две птицы. Ты, однако, ходи немножко сюда, я — сюда.
Они пошли порознь.
Пословица северных охотников говорит: «Убегающий зверь хуже нападающего». Сейчас Николай хорошо понимал это. Пусть бы даже медведь, но — лицом к лицу. А так — никого, все куда-то попрятались, убежали, ищи их, не зная, найдешь ли, — так много хуже.
Как с рутилом. Пусть бы опасность, борьба, схватка, но — разом. Он бы не побоялся, он был готов к этому. И, если мечте будет сказано «нет», — пусть «нет», но тоже разом. А тут это «нет» приходится самому тащить, выколачивать однообразным, скучным трудом, каждодневными и каждочасными усилиями. А надежда на «да»… Ее становится все меньше. Ее почти не оставалось.
Задумавшись, Николай забрел в такую чащу, что невольно ощутил ее своими боками. Надо выбираться. Прикрывая лицо, он стал выдираться из еловых зарослей и… остановился, пораженный.
Перед ним было старинное место мансийских жертвоприношений. На невысоких столбах стоял небольшой, чуть пошире собачьей будки, полуразвалившийся амбарчик. Дверь полуотваливалась и болталась на одной кожаной петле. Перед амбарчиком валялись оленьи рога и кости, ставшие уже не белыми, а буровато-серыми. На ветках вокруг висели истлевшие тряпицы.
Николай шагнул ближе, и ему стала видна внутренность амбарчика. Там в беспорядке лежали уже попорченные, полусгнившие шкуры, деревянное блюдо со старинными позеленевшими монетами и бумажными царскими кредитками, большие, толстые стрелы, тряпье, когда-то бывшее яркими шалями. Несколько уродливых, потемневших от времени деревянных идолов тупо уставились черными мертвыми глазницами…
С удивлением и интересом рассматривал Николай все это, и смутный страх начинал сковывать его тело.
Вдруг кто-то резко и сильно рванул его за плечо назад. За спиной стоял Куриков. Подбородок старика дрожал, глаза гневно сузились. Николай услышал хриплый, прерывающийся полушепот:
— Зачем святое место смотришь? Ходи отсюда. Нельзя!
— Да ты что?!
— Святое место. Нельзя! Ходи, ходи!
Куриков решительно потянул Николая, потом, ловко извернувшись в чащобе, начал его подталкивать. Николай не противился. Но почти тут же почувствовал, что лежавшая у него на спине рука Курикова обмякла и задрожала. Николай обернулся. В глазах старика был ужас. Куриков втянул голову в плечи и застыл, словно ожидая, что сейчас, вот сейчас на него обрушится страшный, смертельный удар.
— Что с тобой такое?
Куриков не мог вымолвить ни слова. Медленно-медленно повел он глаза в сторону. Николай взглянул туда же и увидел, что манси зацепился рукавом за сухую ветку; она держала его.
Старик решил, что его схватил шайтан.
Николай отцепил его. Куриков, должно быть, не очень поверил в то, что это была ветка.
Всю дорогу до бивака он молчал и, только подходя к стоянке, горестно поцокал языком и покачал головой:
— Забыли, однако, манси своих богов. Боги шибко сердиться будут. Худо будет, шибко худо…
Наташа шагала по пещерному ходу, почти не глядя под ноги. Сколько уже раз пришлось ей пройти здесь! Все знакомо…
В тот день профессор немало попортил настроение всему отряду. Он придирался к каждой мелочи, кричал, бурчал, к нему невозможно было подступиться. С Наташей он не разговаривал и, изредка поглядывая на нее, только грозно супил брови. А на следующее утро огорошил ее.
— Вот что, товарищ Корзухина. Заварили кашу — расхлебывайте. Эту преисподнюю — пещеру вашу — придется хорошенько прощупать. Но на помощь не рассчитывайте. Никого не дам. Вот этого «злого духа», — он кивнул на Василия, — взять можете. Пусть свою темноту там, в темноте, ликвидирует. — Кузьминых хмуро помолчал, потом неожиданно повернулся к Степану: — И тебе, друг, придется туда же. А то опять… натворит что-нибудь. — Заметив радость на лице Наташи, он буркнул: — А вам я еще выговор влеплю. В приказе. Да-да.
«Хоть десять!» — хотелось крикнуть Наташе и расцеловать этого большеголового насупленного человека. Но, подавив смех, она отвернулась и подмигнула Василию, чем привела молодого манси в неожиданное смущение…
Вспомнив все это сейчас, Наташа улыбнулась и взглянула через плечо: где же ее верный помощник?
— Вася-а!
«…а-а!» — откликнулась пещера.
Бросив еще один камешек в озеро, Василий припустился за Наташей и Степаном.
— Опять озером любовался?
— Ага. Красиво. — Он звучно прищелкнул языком. — Только худо: рыбы нету.
Надо бы побранить его за недисциплинированность, буркнуть что-нибудь так, как бурчит Алексей Архипович, — должен парень знать порядок, должен и старшую в ней, Наташе, чувствовать, — однако язык не поворачивался: очень уж хорош был Василий в своей непосредственной, почти мальчишеской радости.
В большом зале сновали летучие мыши.
— «Злые духи»! — Василий покрутил головой. — Однако, старики выдумают: летучий мышь — злой дух! — Он засмеялся.
Степан ухмыльнулся в бороду:
— Разобрался, что к чему…
На земле был уже вечер. Профессор встретил «пещерную бригаду» своим обычным:
— Ну, и как оно?
— «Оно» хорошо, Алексей Архипович. Очень хорошо. И помощники у меня чудесные… Степан Иванович, покажите-ка профессору тот кристалл сфена, который мы внизу нашли. Вася нашел.
Василий, расплывшись в улыбке, повернулся к Алексею Архиповичу:
— Скоро ученый стану. Наташа говорит. А потом профессор стану.
Кузьминых усмехнулся:
— Ишь, расхвастался. Профессор!.. Ты вот скажи лучше, как образцы на базу потащим. Многовато набирается.
Улыбка Василия стала еще шире:
— Я думал, как камни таскать. Видел: много камней. Как таскать? Тяжело, не утащить. Мы утащим. Нарты сделаем, как лодка.
— Волокушу, что ли?
— Ага! Как лодка.
— Молодчина! Правильно придумал… Вот как наши от Вангура потащат?
— Утащат! — весело заверила Наташа. — Николай Сергеевич так увлечен своей идеей, что весь Вангур может утащить.
— Н-да, — неопределенно буркнул профессор и потер подбородок. — Понимаете, если они там действительно обнаружат рутил… славный вы друг другу подарок сделаете!.. Ну ладно. Показывайте, что вы там сегодня наскребли.
Бесшумно и быстро скользят над урманом низкие, отяжелевшие от влаги облака. Под облаками бежит Вангур. Вразнобой плещут его некрупные темные волны, разбиваются о прибрежные коряги и бессильными брызгами падают на кромку грязно-желтой пены. За ними, приплясывая, идут нестройными рядами другие, за теми — еще и еще, и, чуть слышно позвенькивая, шебаршит черно-серая чешуя реки. Как ленивая, засыпающая змея, вьется река в глухих, нехоженых дебрях урмана…
