Когда утром Ибадулла ушел, чтобы походить по родному городу, глубоко и надолго задумался Мослим-Адель, справедливый человек, заслуженный учитель республики. Он сидел неподвижно, с привычно поджатыми ногами. Его глаза были устремлены в одну точку. Свое сердце и дверь своего дома он раскрыл перед человеком, пришедшим из-за рубежа…
Медленное и слабое старческое дыхание не беспокоило пчелу, присевшую отдохнуть на длинной желтоватой бороде спокойного человека.
Размышление перешло в легкий сон. Пчела улетела, луч солнца переместился из одного угла комнаты в другой.
Пробуждение принесло уверенность и решение. Мослим поднялся, взял трость и вскоре вошел в здание, расположенное на площади, недалеко от городской крепости Арка.
Тургунбаев не заставил посетителя ждать. Он немедленно принял Мослима, обеими руками пожал его руку, усадил его на диван и сел рядом.
Мослим рассказывал не торопясь: хозяин слушал не перебивая, озабоченно покачивал головой. Уже окончилась повесть о путнике Ибадулле, но не сразу заговорил Тургунбаев. Он встал, несколько раз прошелся взад и вперед, открыл дверь в соседнюю комнату, сказал своему секретарю:
– Я еще занят, если кто придет, пусть подождет. – Вернулся и вновь сел рядом с Мослимом. – Что же ты хочешь посоветовать мне сделать?
– Закон справедливо строг к преступнику, но добр к человеку, не умышляющему злого, – ответил Мослим. – В своих помыслах Ибадулла невиновен. Его отец был слаб и совершил роковую ошибку, последовав за эмиром. Он потерял родину. Увез сына… Но сын не должен отвечать за отца. Ошибки родителей не могут быть судьбой для детей.
– Конечно, нет. И сын не отвечает… Да. Но сам он скрытно перешел границу. Это его преступление.
– Его толкало желание найти родину, и он был готов совершить проступок. Но в стране, где он вырос, иначе понимают многое, чем мы. Он не думал о преступлении. И в том месте и в тот день, когда он шел, границы не было.
– Как?! – и Тургунбаев удивленно поднял свои густые черные брови.
– Это было во время большого землетрясения в горах.
– Ах, вот что! Но ведь граница все же осталась.
– Не думая о дурном, человек не посчитался с границей.
– И это верно… Действительно, какой трудный случай.
Зазвонил телефон. Тургунбаев поднял трубку:
– Прошу извинить, я очень занят, позвоните позже.
Мослим настаивал:
– Прошу тебя, пойми. Ты молод, ты не знал таких людей, для тебя это история. Он пришел из прошлого, пришел в мой дом доверчиво, как ребенок. Он ищет родину и не хочет нам вреда. Он не преступник, он несчастен. Нужно помочь ему. Мы всегда были строги к врагу, но добры к человеку… Я верю ему. Убедись и ты.
V
С трудом возвращается домой Мослим-Адель. Прохожие здороваются со старым учителем. Кого только не знает он! И все знакомы с ним. Он приветливо отвечает, но перед его глазами ходят круги. Нет, без отдыха не дойти домой…
Тяжело человеку его возраста слишком много волноваться. И спал он очень плохо – после прихода сына Рахметуллы болело сердце, ныли ноги и плечи. Во рту был дурной вкус, точно от плова, сваренного в плохо полуженном котле. Печень давила в бок и мешала дышать.
Память, злая память, она хуже больных сердца и печени. Всю бессонную ночь ходила память по страшным закоулкам прошлого. Все вышло из глубокой могилы, все вновь поднялось, как только человек назвал себя. Лет пятнадцать назад Мослим писал Рахметулле, приглашал вернуться на родину. Теперь пришел его сын и с ним – образы ужаса и крови.
Тридцать лет прошло со дня бегства эмира Сеид-Алима, никогда не воскреснет прошлый мир. Но он живет в памяти, проклинающий и злобный, как ядовитая серая эфа. Нет, не отдаст Мослим и одного дня своей дряхлой, угасающей жизни за целый год той молодости, что была прожита в старом Аллакенде, владении последнего династа из рода Мангит.
Мослим сидел на скамье в маленьком городском саду и обеими руками опирался на загнутую рукоятку трости. Сердце уже билось ровнее, и дышалось легче.
К месту, где отдыхал Мослим-Адель, подошел его старый друг, профессор Аллакендского педагогического института. С ним был молодой человек, москвич, в серой фетровой шляпе, работник одной из многочисленных экспедиций, занятых съемкой в пустынях и изыскивающих новые источники воды для орошения.
Мослим оживился. А не будет ли новому русскому другу нужен работник? Мослим может поручиться за одного человека. Он еще молод, вынослив, знает местные условия и способен выполнять любую работу, не требующую, конечно, специальных знаний.
VI
Ночь. Высокие минареты и закругленные купола древнего Аллакенда растворялись в черном небе. В неизмеримой выси мелькнула золотая стрела падающей звезды – по преданию кочевников это ангел метнул копье в джинна, подслушивающего тайны неба…
Ибадулла сидел около минарета Калян, неподвижный, как камень. Без обязанностей, без семьи, он был свободен.
В родном городе нашлось все описанное отцом. Память подсказывала лишь, что прежде – ведь он был тогда трехлетним ребенком – все – и здания, и улицы, и площади – было гораздо больше. И все же дом предков весь перестроен, потому что в нем живет новое поколение, говорящее на том же языке, но чувствующее и мыслящее иначе. Ибадулла сознавал себя отставшим, опоздавшим, точно родина в своем движении опередила его, стоявшего на месте.
В доме старого Мослима Ибадуллу ожидали хозяин и двое гостей. Один был зрелым мужчиной, лет на пятнадцать старше Ибадуллы, другой мог быть ровесником пришельца.
– Мои друзья, – представил их старый учитель. – От них я ничего не скрываю, я просил их прийти, чтобы они вместе со мной выслушали повесть твоей жизни и дали советы, как помочь тебе.
Рассказ был труден. Ибадулла вспоминал вслух, не пытался оторвать одно или отбросить другое. Рассказ не был связен, детские годы заслоняли недавнее прошлое; вмешивались впечатления последних дней и заставляли повторять, давая новое ощущение и смысл пережитому раньше. Не замечая, пришелец говорил и о быте народа, среди которого он жил до сих пор, о печалях покинутых им людей, об их надеждах, о бедности и о жестокости борьбы за существование.
Поднимая глаза, Ибадулла видел спокойные и внимательные лица гостей Мослима и чувствовал, что его понимают. Никто ни разу не прервал Ибадуллу, не помешал говорить и не помог подсказом.
…На следующее утро гости Мослима навестили Тургунбаева.
– Мы видели этого человека, – сказал младший, – и выслушали его.
– И что же?
– Нет нужды принимать по отношению к нему какие-либо меры ограничения. Нужно дать ему право на жизнь и на работу. Мослим прав.
