Ознакомительная версия.
— А разве в центре он не мог устроиться?
— С пятном в биографии — арест отца — это не так просто.
— Профессия брата?
— Инженер-геолог.
— Где он сейчас? Ожогин пожал плечами:
— Скорее всего, там же, в Средней Азии.
— А не на фронте?
— Нет. Он инвалид и от военной службы освобожден.
— Л точное его местожительство?
Ожогин ответил, что, судя по письму, которое он получил перед самой войной, Константин имел намерение обосноваться в Ташкенте. Удалось ему это или нет — неизвестно.
— Он писал из Ташкента?
— Да, из Ташкента.
— Обратный адрес указывал?
— Главный почтамт, до востребования, если это можно считать адресом.
Беседа с самого начала приняла форму допроса. Марквардт быстро ставил вопросы и изредка поднимал голову, бросая на Ожогина короткие взгляды.
Юргенс в разговор не вмешивался. Он казался безучастным ко всему, что происходило, — сейчас не он был здесь старшим.
— Если вы попросите брата оказать помощь вашему хорошему другу, он это сделает? — спросил Марквардт.
— Полагаю, что сделает.
— Даже если он и не знает этого человека?
— Даже и в этом случае.
Полковник протянул руку через стол. Юргенс подал ему фотографию. Марквардт на несколько секунд задержал на ней свой взгляд, затем положил на стол перед Ожогиным. Это была фотография Никиты Родионовича.
— Пишите, я буду диктовать. — Он подал Ожогину свою авторучку. — «Дорогой Костя! Посылаю свою копию с моим лучшим другом. Помоги ему во всем. Ему я обязан жизнью». — Марквардт навалился грудью на стол, всматриваясь в то, что писал Никита Родионович, потом добавил: — «Как я живу, он расскажет подробно»… Поставьте свою подпись…
Лишь только Ожогин покинул кабинет, служитель пропустил туда рослого, широкоплечего мужчину.
Остановившись посреди кабинета, вошедший вытянул руки по швам и представился:
— Ибрагимов Ульмас — Саткынбай.
Марквардт молча показал на кресло. Вошедший сел. Это был уже немолодой, лет за сорок, но без единой седины в блестящих черных волосах, человек. Уставившись неподвижным взором в пол, он ожидал начала разговора.
— Когда вы покинули родину?
— В двадцать четвертом году. Юргенс пояснил:
— Его отец был ханским советником, а затем басмаческим курбаши и погиб от рук красных.
— Кур-ба-ши… кур-ба-ши… — поглядывая на потолок, произнес подполковник. — Это…
— Командир самостоятельного басмаческого отряда, — подсказал Юргенс.
— Сколько вам было лет, когда вы покинули родину? — спросил Марквардт.
Саткынбай потер рукой лоб, подумал, потом сказал:
— Должно быть, двадцать.
— Сейчас вам тридцать девять? Саткынбай утвердительно кивнул.
— Готовы вернуться на родину?
— Готов. — Саткынбай ответил без особого энтузиазма, и это заметил наблюдавший за ним Марквардт.
— Где жили все это время?
Саткынбай не торопясь рассказал, что с тридцать четвертого года он живет в Германии, до этого три года был в Турции, откуда его вывез немецкий капитан Циглер, а в Турцию попал из Ирана. В Турции остался его старший брат — сотрудник эмигрантской газеты.
Опять заговорил Марквардт. Он предупредил Саткынбая, что ехать придется надолго и осесть прочно. То, что предстоит сделать, требует не одного года. Надо освоиться с новой обстановкой, восстановить старые связи, обзавестись новыми. Подробно с ним будет говорить господин Юргенс, а он хочет обратить внимание на главное. Главная задача Саткынбая — подыскать надежных людей, способных выполнить любое задание.
— Друзья у вас в Узбекистане есть? — спросил Марквардт.
— Есть, — ответил за Саткынбая Юргенс. — В конце ноября были выброшены два человека.
— Хорошо. Дадим еще связь, которую надо использовать. На вашей родине живет русский инженер Ожогин, брат которого служит Германии, как и вы. Надо найти его и передать эту фотокарточку…
— Ожогин и Грязнов вами проверены? — обратился Марквардт к Юргенсу, когда Саткынбай вышел.
Юргенс потер пальцем переносицу.
— Особой проверки, по-моему, не требуется — ведь они явились с собственноручным письмом Брехера. Не верить Брехеру я не имею оснований…
— Это еще ничего не значит, — прервал его Марквардт.
— Я понимаю, — склонил голову Юргенс, — а поэтому подчеркиваю, что особой проверки не требуется. Но то, что элементарно необходимо, я предпринял. Слежка показала, что они поддерживают связь с лицами, не внушающими подозрений. И слежку я снял. Просмотром их вещей и карманов регулярно занимается квартирная хозяйка. Пытался вмешаться в это дело Гунке, но осрамился.
— Как это понимать?
Юргенс рассказал историю с горбуном. Марквардт рассмеялся.
— Все же не будет лишним еще что-либо предпринять, — посоветовал он. — Сложного ничего не затевайте, а так, легонькую провокацию, что-нибудь вроде письмеца от патриотов города. Интересно, как они поступят…
— Хорошо, — согласился Юргенс.
…В половине второго был подан лимузин для полковника.
Проводив шефа до машины, Юргенс вернулся в кабинет. Верный своему постоянному правилу, он перед сном позвонил коменданту города и осведомился, не произошло ли чего-либо чрезвычайного. С такой же целью последовал звонок начальнику гарнизона. Затем Юргенс проверил замки ящиков и сейфа. Когда рука его уже потянулась к выключателю, чтобы погасить настольную лампу, он заметил исписанный Марквардтом листок бумаги. На нем красовались скрипичный ключ, маленькая церквушка с колокольнями, парусная лодка, названия различных городов, женская головка… Юргенс улыбнулся и, намереваясь бросить листок в корзину, взял его в руки. На уголке листка рядом с вопросительным знаком стояло дробное число «209/902». Юргенс вздрогнул. Что это такое? Нелепое совпадение цифр или умысел? Неужели полковник знает?.. Кто мог рассказать ему эту тайну, и тем более сейчас, во время войны? Чем это все может окончиться для него, Юргенса?
Под номером 209/902 он был записан как тайный сотрудник американской разведывательной службы. Никто, кроме Гольдвассера, не знал его номера.
Юргенс нервно зашагал по комнате. Возникали бесчисленные догадки, однако ни одна из них не давала убедительного ответа на вопрос. Он открыл стенной шкаф, налил бокал вина и залпом выпил. Потом вернулся к столу, взял листок, намереваясь уничтожить его, но задумался и, аккуратно сложив, спрятал во внутренний карман…
Примерно в это же время из пекарни вышел Грязнов, пробравшийся в подполье тотчас после окончания занятий у Кибица. Он постарался запомнить из услышанного главное: на родину пробирается враг и имя его Ибрагимов Ульмас — Саткынбай.
Ознакомительная версия.
