— Нет там ничего, — ни с того, ни с сего брякнул Володя, но Иринка даже не заметила его слов. Она говорила будто сама с собой:
— Я упросила папу купить мне телескоп. Папа тогда хорошо понимал, что со мной происходит. Купил. Очень дорогой. И я будто утонула в этом необъятном, бесконечном небе. Знаешь, я плакала, когда ночи были с облаками, и я не могла быть рядом с моими звездами...
Иринка хотела продолжать, но вдруг чей-то смех, такой неуместный, жестокий и даже жуткий прервал ее слова:
— А-а-а, я так и знал, что найду вас здесь! Касатики!..
И Володя, и Тролль обернулись разом — на усыпанном цементными обломками берегу стоял Дима, молодцевато подперев свой бок рукой. В другой его руке был дипломат. Шевелюра кудрявая его казалась еще более пышной, а спортивный торс Димы облекала ярко-красная футболка. В общем — ни дать ни взять звезда эстрады.
— Ну, что рты разинули, как караси на берегу? Принимайте гостей!
Стараясь не запачкать свои белоснежные кроссовки, Дима спустился на настил к рыбакам, улыбался, как на именинах, сунул Володе свою руку, а Иринку легонько толкнул в плечо — здоровался.
— Не спрашивайте, не спрашивайте, как я вас нашел, — секрет! Только, бродяги, не думайте, что я к вам так, потрепаться пришел. Сами понимаете, в какую каку я вляпался, — извините за выражение, мисс.
— А в чем же дело? — пришел в себя Володя, никак не ожидавший появления в таком укромном месте Димы, казавшегося человеком непонятным, таинственным и даже страшным. — Что-нибудь случилось? — прикинулся простачком Володя.
— Как?! — нахохлился Дима, и его кудрявый чуб стал словно выше, поднявшись подобно петушиному гребню. — Он еще спрашивает! Зачем я в Питер-то приехал? Чтобы красотами бывшей столицы империи Российской любоваться? Нет, шутите! Я к Ивану Петровичу ехал, за материалом для диссертации своей. А он возьми да и угоди в больницу, словно подождать не мог. Ладно, думаю, поеду я тогда в Москву, там тоже специалисты есть. Так ведь не могу уехать — держит меня оставленный у деда документ. Вот, доверил человеку редкость, а он так меня подвел!
Иринка вспыхнула:
— Вы что же, думаете, что он нарочно заболел?
Дима руку к сердцу приложил:
— Милая моя, да я не сомневаюсь в том, что все это невольно получилось, но все-таки... обидно.
В разговор вступил Володя, в голове которого со скоростью центрифуги прокручивался один план, рискованный, опасный, жуткий, но обещающий поставить точку на вопросе: вор ли воронежец или... просто дрянь-человек.
— Были мы на днях в больнице у старика, — с ленцой как будто, нехотя сказал Володя. — Только зашли к нему, а он сразу о тебе спросил: как Дима, не видели ли мы его? Очень расстроен, что попал в больницу и тебя задерживает...
— Правда? — улыбнулся Дима так искренне, так прямодушно, как ребенок, и Володя, увидев его улыбку, снова засомневался: неужели это вор?
— Да, спрашивал, — решительно кивнул Володя. — И еще он просил передать тебе, чтобы подождал. Лежать осталось ему немного, всего-то до послезавтра. Слышишь, послезавтра ему на выписку. — И произнес Володя последние слова с этаким нажимом, с ударением, так что Иринка, удивившаяся сильно, хотела было возразить, но промолчала, начиная догадываться, что у Володи есть какая-то идея.
— Послезавтра, говоришь?! — переспросил воронежец с такой неподдельной радостью, что, казалось, его от восторга сейчас кондрашка хватит.
— Да, так прямо он мне и сказал. К тому же главный врач при мне пришел в палату, деда осмотрел, пощупал и послушал, а потом и заявил, что такие болячки и медведь в лесу вылечить может.
— Медведь, говоришь?! — прямо подскочил на месте Дима, и плот слегка качнуло, но осекся сразу и помрачнел: — Ох уж эти врачи. Халтурщики! Видят, что пожилой лежит, так зачем же с ним возиться, лекарства на него расходовать. Этого бы врача отдать медведю! Эх, медицина, мать родная! покачал кудрявой головой воронежец и щелкнул замочками своего портфеля, откуда с мелодичным звоном вытащил за горлышки три бутылки коричневого стекла, показал Володе: — Вот, «Жигули». Давайте-ка, ребятки, за здоровье нашего любезного Ивана Петровича осушим эти чудные бочонки с душистой мальвазией, а потом поговорим. Ну, Иринка, надо думать, не покусится, так ей вот, а ну, держи, — батончик шоколадный. — И Дима протянул девочке неизвестно откуда появившийся шоколад. Тролль приняла его с улыбкой и тут же сдернула обертку.
— Нет, я не буду пиво, — отказался Володя, ни разу в жизни не пробовавший этого напитка, хотя пиво в доме водилось часто: папе разрешалось употреблять спиртное не крепче пива.
— Как это ты не станешь? — удивился Дима и нахмурился. — Вот еще! За больного старика, за здоровье милейшего Иван Петровича он не хочет пить! Видно, не мужчина ты, а огурец малосольный!
Нет, что угодно, но только не малосольный огурец! Володя покраснел от обиды и гнева:
— Ладно, давай!
— Вот это по-нашему, — кивнул Дима, потом взял две бутылки, плотно прихватил зазубринами одной пробки зазубрины другой и резким движением развел руки в разные стороны. Обе пробки слетели разом, и пена потоком вырвалась из бутылок. Дима подал «бочонок с душистой мальвазией» Володе, мальчик отхлебнул из горлышка, и резкая горечь мгновенно сковала язык и десны, захотелось выплюнуть, но Володя решил, что не только Дима, но и Тролль расценили бы его плевок как признак «малосольности», и только сказал:
— Ничего себе пиво. Вроде свежее.
Дима посмотрел на него с одобрительной усмешкой, одним глотком опорожнил полбутылки и сказал:
— А ты мне нравишься, Володька, Вовчик, Вовик, Вольдемар. Мне кажется, мы с тобой поладим, — и подмигнул.
Володя понял, что настало время для главного. Начиналась операция по выявлению намерений воронежца. Было очень страшно приступать, но неопределенность, так долго мучившая Володю, должна быть истреблена.
— И ты мне нравишься, старик, — развязно сказал Володя, хотя получилось не очень натурально. — Если хочешь получить свой документ еще до возвращения из больницы деда, то нет ничего проще.
Дима подозрительно взглянул на мальчика, и Володе показалось, что воронежцу совсем не хочется спешить.
— Что-то сомневаюсь я. Как же получить его?
— Очень просто, — небрежно заявил Володя. — Откроем его квартиру и возьмем твою бумажку.
Дима, похоже, остолбенел. Он с полминуты смотрел на мальчика, разинув рот, сглатывал слюну и все хотел понять, как нужно относиться к словам Володи. Вдруг он расхохотался, но фальшиво, деланно, мгновенно смолк и спросил:
— Отмычкой, что ли, дверь откроем или ломом?
