Аудитория покивала, целиком согласная. Профессор вновь потрогал шрам на щеке – шрам явно саднил, чесался, мучительно напоминал о себе.
– Надеюсь, вы понимаете, что рукопашному бою учатся не на обзорных лекциях по культурам доколумбовой Америки, – устало возразил он.
– Я в спортзал буду ходить, – хрупкая девушка до сих пор стояла. – В группу женской самозащиты. Потому что ужас как не люблю револьверы…
– Покупай пистолет, – посоветовал неугомонный Джон Ким. – Кстати, профессор, я забыл у вас спросить – почему вы не пользуетесь автоматическим оружием? Кольт ведь пистолеты тоже делает.
– Некоторые мои проблемы совпадают с вашими, – улыбнулся тот краешком рта. – В частности, финансовые. Пусть пистолеты покупают владельцы ранчо в Техасе, Гондурасе или Саудовской Аравии. Простите, мисс, вас перебили.
Однако девушка уже села.
– Главное – это сила, – вместо девушки продолжил крутоплечий знаток. – Атлетическая подготовка. Чтобы мышцы были, как железо в спортзале… – он непроизвольно напряг руку, превратив ее в шарнирное шаровидное соединение, и победно спросил. – Я прав, сэр?
Профессор мягко прохаживался по рядам.
– Как вас зовут юноша?
– Боб Макроу, сэр.
– Лично я предпочитаю бокс, дорогой Боб, – он пожал плечами. – По-моему, человечество пока не придумало ничего лучше бокса, по крайней мере, в обсуждаемой сфере деятельности. Вы, юноша, знаете, что такое апперкот?
– Подумаешь, апперкот! – басовито фыркнул Боб.
– Смотрите, мисс, это я для вас говорю, – повернулся профессор к девушке. – Точнее, показываю. Апперкот делается вот так, снизу вверх, – он медленно показал, – снизу вверх, снизу вверх… Запомнили? Если вы попадете таким образом Бобу в подбородок, обязательно снизу, под зубами, он наверняка грохнется в нокаут. Достаточно минимального усилия. Если сбоку в челюсть, то нужно ударить посильнее, но тоже много силы не требуется. В скулу лучше не бейте – только раззадорите его. Бейте первой, мисс, неожиданно и желательно точно, и скептически настроенный к боксу Боб никогда вас не забудет. Если, конечно, очнется.
– Да я заранее упаду, – отшутился студент.
– Вы правы в одном, господа. Ради торжества научной истины приходится иногда делать так, чтобы зубы оппонента оказались на полу.
– Чтобы зубы оказались в шляпе… – отчетливо прошептал кто-то.
Профессор круто развернулся.
– Кому не нравится моя шляпа? – упруго спросил он.
Ответом была тишина. Невинные взгляды застенчиво уткнулись в учебные столы. «Чего это он?» – зашелестело по аудитории. «Он никогда не снимает свою шляпу, представляешь!» «Врешь!» «Чтоб я доллар потерял!» Тогда профессор подошел к столу спортсмена Боба и попросил с обманчивой кротостью:
– Встаньте, прошу вас.
Тот почему-то испугался:
– Это не я.
Но просьбу выполнил.
– Как вы полагаете, мистер Макроу, какое чувство нужно испытывать к своему сопернику, чтобы победить его? К своему смертельному врагу?
– Ну, ненависть. Я всегда хочу врага порвать, как газету.
– Неправильно. Нужно испытывать нежность, где-то даже любовь. Только так можно слиться с ним в одно целое, понять его мысли, только так можно заранее узнать, какое действие совершит ваш соперник в следующий момент. Вам тоже не нравится моя шляпа?
– Нет, сэр. То есть да. Ну, не в том смысле, что «нет, не нравится», а в том, что «да, нравится».
– Будьте искренни, юноша. И смелее. Попробуйте сбить шляпу с моей головы на пол, прошу вас.
Студент стоял, не двигаясь, глаза его растерянно бегали по аудитории. Он был выше профессора почти на голову.
– Ну же, не бойтесь. Доверьтесь своим желаниям.
Студент неуверенно взмахнул рукой, пытаясь зацепить головной убор своего собеседника, и промахнулся.
– Что вы как мочалка на веревке, – спокойно сказал профессор. – Еще раз, пожалуйста.
Молодой человек попробовал еще раз – резко, в полную силу. Но почему-то опять промахнулся. Потеряв равновесие, он едва не кувырнулся через свой же столик.
– Что здесь происходит? – раздался удивленный возглас.
Дверной проем занимала туша декана.
Аудитория молчала.
– Итак, что происходит? – повторил вопрос декан. – Я спросил вас, доктор Джонс.
– Мы разбираем некоторые из ритуалов древних ацтеков, – как ни в чем не бывало сказал лектор. – Например, Танец Ветра – ритуал, в конце которого танцору отрубали сначала руки, затем голову.
– Я был в коридоре, ждал, что вы вот-вот закончите занятие, но потом решил зайти, – неприязненно объяснил декан. – Сожалею, если помешал. Когда освободитесь, профессор, зайдите ко мне в офис, неожиданно возникло очень важное дело.
Гость торжественно покинул помещение.
– Действительно, я вас слегка задержал, – лектор посмотрел на часы. – Сейчас закончим. Простой эксперимент, который мы провели с мистером Макроу, надеюсь, убедил вас, леди и джентльмены, в моих чувствах ко всем вам. Мне помогла нежность. Надеюсь также, что и преимущества бокса теперь не вызовут у кого-либо сомнений. Но все же хочу в заключение повторить вполне очевидную мысль. Вы, как я подозреваю, несколько превратно представляете себе работу археолога. Романтика наших поисков, друзья, совсем не в том, чтобы опередить всех и найти клад, а в том, чтобы опередить всех и найти истину.
Он возвратился на кафедру и надел очки.
– Ну что ж… Поздравляю всех присутствующих с началом учебного сезона. Рад, что вы успешно решили проблему оплаты обучения и проживания в кампусе. До встречи в следующий раз, господа.
2. Сентябрьские настроения
Истории бывают короткие – длиной в одну человеческую жизнь, и длинные – в одну бесконечную ночь. Истории бывают смешные, страшные и странные, добрые и злые. Наконец самое главное – они бывают достоверными и придуманными.
Эта история – настоящая.
В самом деле, что может быть естественнее? Был сентябрь. Ветреная чикагская осень, когда с Мичигана приносит по утрам гадкую муть, состоящую из остатков тумана, перемешанных с пароходными отрыжками, когда чудовищная громада Трибюн-тауэра прячется в тяжелом небе, когда даже особняки «Золотого берега» и негритянские трущобы «Бронзового города» объединяются в тщетных попытках стряхнуть струпья умершего лета.
1938 год. Тревожный 1938-й. Благодаря мучительным усилиям властей, Чикаго забыл кровавые беспорядки, случившиеся в День поминовения[3] год назад, когда рабочие «Рипаблик стил» сцепились с полицией. Благополучные, казалось бы, Соединенные Штаты Америки, едва оправившись от Великой депрессии, вновь неудержимо скатывались к кризису, вдруг перестав реагировать на «новый курс» президента Рузвельта. Окончательно погасла еле тлевшая мечта о грядущем Просперити[4]. Совсем недавно, в мае, Конгресс создал новую комиссию – по расследованию антиамериканской деятельности, – призванную заткнуть рты тем, кто тлетворно влияет на дух нации. В остальном же мире вообще черт знает что творилось. Страшная война в Испании, где немцы и итальянцы без особых проблем убивают испанских республиканцев; беспрепятственное вооружение вермахта; аншлюс Австрии Германией; захват Эфиопии итальянцами; претензии Германии на чешские Судеты; кошмар нанкинской резни, за которую прямую ответственность несет принц японского императорского дома; расчленение Китая японскими войскам и их вторжение на русский Дальний Восток, – и ни в чем германские и японские вояки не встречают противодействия западных держав. Скорее наоборот, англичане как будто поощряют немцев и японцев на дальнейшую агрессию…
И настроение у профессора Джонса было под стать времени года. Вернулся из экспедиции, потеряв двоих друзей, истратив чужие деньги, а привез только никчемную керамику да нефритового каймана. То есть практически вернулся ни с чем. Что может быть естественнее? Профессор Джонс был невезучим человеком – уникально, фантастически, неизлечимо невезучим. По крайней мере, сам он в этом нисколько не сомневался. И просьбу декана заглянуть в офис факультетского руководства он воспринял соответственно – с пониманием, с мудрым спокойствием. Очередная неприятность? Что ж, ему не привыкать.
Декан встретил его сидя. Впрочем, на мгновение приподнял тучное тело – вежливости ради.
– Откровенно говоря, – решительно начал он, – мне кажется, что вы даете студентам слишком уж спорный, непроверенный материал.
– Почему непроверенный? – возразил Джонс, без приглашения подсаживаясь к столу. – Уверяю вас, я объездил всю Месоамерику…
– Вот именно, доктор. Ваш курс составлен на основе собственных исследований. Когда вы намерены опубликовать их, чтобы все было, как положено?
– В течение двух-трех месяцев.
– Через два месяца я вынужден буду навести справки в университетской типографии, как вы выполняете свое обещание.
– Вы позвали меня, чтобы обсудить программу моего курса? – прямо спросил доктор Джонс.
