Как и все подобные места, огромный чердак в доме Джилманов был заполнен старыми коробками, чемоданами, развалившимися стульями, сломанной мебелью. Чувствовался запах некрашеного дерева. Поднимаясь на чердак старого дома человек всегда ощущает особую атмосферу спокойствия и уединенности. На нижних этажах бурлит жизнь, темп которой постоянно увеличивается с развитием цивилизации, однако, на чердаке, отделенном от остальной части дома и заполненном предметами давно ушедших дней, все тихо, никто никуда не торопится, пытаясь шагать в ногу с современностью. Время здесь, похоже, останавливается.
Атмосфера чердака успокоила Мьюриель. Она заглянула во все уголки, чтобы удостовериться, что там никого нет. Спускаясь по лестнице, она уже не рисовала в уме жуткие картины.
Внизу лестницы ее ждала сводная сестра, Гламис Барлоу, кипевшая от негодования.
Гламис предпочитала спать в чуть ли не абсолютно прозрачных одеждах, облегающих фигуру. Волосы цвета меда обрамляли горящие гневом голубые глаза.
– Что ты там бродишь среди ночи? – проворчала Гламис.
– Прости, Гламис, – извинилась Мьюриель. – Я... я искала...
– Что? – потребовала ответа Гламис, когда Мьюриель замолчала.
– Мне требовалось туда подняться. Я старалась двигаться тихо.
– Мне показалось, что там бесится табун лошадей, – сказала Гламис. Ты ходила прямо над моей комнатой.
– Извини.
Внезапно Гламис рассмеялась.
– Прости, Мьюриель. Я ужасно ворчлива так рано утром. Кофе готов?
Мьюриель кивнула.
– Я не чувствую себя человеком, пока не выпью кофе. Сейчас спущусь, и налью себе чашечку, а потом пойду дальше спать. Ты закончила свои дела на чердаке?
– Да, – кивнула Мьюриель. – Не беспокойся, Гламис. Если хочешь, я принесу тебе чашку сюда. Черный?
– Да.
– Прости, что я тебя разбудила, – еще раз извинилась Мьюриель. – Я готовила завтрак папе.
– На чердаке? – рассмеялась Гламис.
Мьюриель похлопала ее по плечу.
– Возвращайся в постель, Гламис. Я сейчас принесу кофе. Я не хотела будить тебя.
– Да все в порядке. Однако, у нас ночует Хартли Эллиотт, а ему нужно выспаться.
– Правда? – воскликнула Мьюриель.
– Да. Он в розовой комнате. Мы вернулись уже утром, да еще посидели немного на крыльце. Когда Хартли стал заводить машину, оказалось, что он забыл выключить зажигание, и сел аккумулятор. Так что я предложила ему остаться у нас ночевать.
– А твоя мать знает? – поинтересовалась Мьюриель.
– Конечно, нет, она спала. Ты что, предполагала, что я разбужу мать, чтобы сообщить ей, что я пригласила кого-то у нас переночевать? Мне двадцать лет, а если тебя беспокоят вопросы приличия... – Внезапно Гламис замолчала и в уголках ее рта появилась улыбка. – Я – просто свинья по утрам, не так ли? – усмехнулась она.
Мьюриель снова похлопала ее по плечу.
– Я принесу тебе кофе, Гламис. Иди в кровать, а то замерзнешь, ты ведь практически голая.
– Да? – переспросила Гламис, проводя руками по прозрачной одежде.
Она расхохоталась, а потом босыми ногами бесшумно пошла по покрытому ковром коридору.
Мьюриель спустилась на первый этаж, уверенная, что по какой-то причине ее отец мгновенно сорвался к себе в контору, не успев попрощаться. Возможно, вспомнил что-то, что забыл сделать. Не исключено, что на утро была назначена встреча, о которой он совершенно забыл.
Мьюриель пребывала в отличном расположении духа, наливая Гламис кофе из электрокофеварки. Она положила на тарелку тонкий кусок прожаренного хлеба. Гламис очень внимательно следила за фигурой и хотела иметь ее именно таких объемов, чтобы быть наиболее обольстительной. Вечером она иногда допускала пару лишних калорий, однако, ее завтрак всегда состоял только из черного кофе и тонкого, сухого гренка.
Гламис сидела в кровати, поджав колени.
– О, Мьюри! – воскликнула она. – Ты вспомнила даже о гренке!
Она с благодарностью посмотрела на сводную сестру.
– Проголодалась? – поинтересовалась Мьюриель.
– Ужасно, – призналась Гламис. – Я всегда просыпаюсь с волчьим аппетитом. Если бы я только позволила себе расслабиться, я бы, кажется, целую гору съела. – Она потянулась, затушила сигарету в пепельнице, протянула руку за кофе, подняла глаза на Мьюриель и заметила: – Не представляю, как тебе это удается.
– Что удается? – не поняла Мьюриель.
– Ты все делаешь, словно хорошо смазанная машина. Ты всегда спокойна, у тебя все получается, из тебя ключом бьет энергия. Я не в состоянии ногой пошевелить, пока не выпью кофе, а потом мне еще требуется где-то с полчаса, чтобы прийти в себя.
Гламис отломила кусочек хлебца, положила в рот и запила кофе.
Внезапно она отодвинула тарелку и чашку от кровати, улыбнулась Мьюриель и опустила голову на подушку.
– Спасибо, дорогая, – поблагодарила она. – Я еще пару часиков поваляюсь.
Мьюриель, тихо закрыв за собой дверь, вышла из комнаты и вернулась в столовую. Сегодня у повара был выходной, а горничная обычно приходила позднее, чтобы вымыть посуду и убрать дом.
Мьюриель снова почувствовала себя неуютно, взглянув на обеденный стол, яичницу с колбасой на тарелке и на газету на полу. То, что отец ушел, не попрощавшись, было ему не свойственно, потому что он всегда проявлял внимание к людям, даже в мелочах, и он точно знал, что Мьюриель находится в кухне...
И тут она заметила его портфель.
Отец ни при каких условиях не отправился бы к себе в контору без портфеля. Девушке было точно известно, что в нем лежат бумаги, над которыми отец трудился вчера вечером и сегодня первым делом собирался что-то по ним диктовать своей секретарше. За завтраком он даже на минутку вынимал картонную папку, в которой они хранились, чтобы уточнить какой-то вопрос, и сделал для себя пометку.
Мьюриель пересекла комнату, взяла портфель в руки и открыла.
Договора находились в папке.
Мьюриель вынула их, пролистала, а затем обратила внимание на несколько слов, написанных почерком отца на картонной папке:
«В случае возникновения каких-либо проблем, следует немедленно связаться с Перри Мейсоном, адвокатом. Никому больше не звонить».
Под посланием, написанным чернилами, стояли инициалы отца Мьюриель. Последняя буква оказалась слегка смазанной, словно папку быстро закрыли и убрали назад в портфель, не дав чернилам высохнуть. Там также был указан телефон, предположительно адвокатской конторы Перри Мейсона.
Значит, отец писал именно это послание за завтраком?
Мьюриель взглянула на часы. Без десяти девять. Она поставила портфель на место и вернулась в столовую. Подходя к столу, она внезапно поняла, что салфетки отца нет ни на стуле, ни на столе. Она быстро обыскала комнату, но так и не нашла ее. Очевидно, отец прихватил ее с собой.
