Вид его был ужасен. На голове — засаленная каскетка, на плечах — блуза, как у последнего бродяги, а на ногах — плетеные веревочные туфли, позволявшие бесшумно двигаться. В правой руке он сжимал нож с медным кольцом на самшитовой рукоятке — излюбленное оружие парижских бандитов. Его перекошенная бородатая физиономия и неистовый злобный взгляд заставили Марию похолодеть от ужаса. Она лишилась дара речи и замерла, чуть дыша.
Однако уже через мгновение отважная девушка набралась храбрости и позвала на помощь. Душераздирающий вопль сорвался с ее уст и эхом раскатился по дому.
Незнакомец подскочил к ней и, схватив одной рукой за горло, замахнулся ножом так, что пучок света угрожающе блеснул на лезвии, и прошептал:
— Заткнись, не то я тебя прикончу! — Грубый выговор выдавал в нем простолюдина.
С удивительным мужеством и ловкостью, которые трудно было ожидать в столь хрупком и грациозном теле, Мария резким движением вырвалась из его рук. Бледная, полузадушенная, она на подкашивающихся ногах бросилась к кнопке электрического звонка, соединявшего детскую с прихожей, буфетной и комнатой гувернантки.
Бандит рассмеялся и прохрипел:
— Давай, давай! Шнуры перерезаны, звонки выведены из строя. Мы одни, моя козочка… Кончай трепыхаться, дай мне закончить дельце.
Он направился к колыбели, где по-прежнему спал ребенок.
Девушка задыхалась и едва могла говорить, однако отважно бросилась к детской кроватке, пытаясь заслонить дитя своим телом. Ведь она сказала сестре, что жизнью своей отвечает за ребенка, и сейчас, в минуту опасности, пожертвует собой, чтобы никто и пальцем не прикоснулся к Жану…
— Оставьте его… Оставьте ребенка! Грабьте, берите что хотите… Но я запрещаю вам к нему приближаться!
Подонок вновь захохотал и ответил:
— Не выйдет! У меня дело именно к мальцу. Отвезу щенка за город, воздух Парижа ему вреден.
Овладев собой, девушка вцепилась злодею в блузу, стараясь задержать его.
— Ты что, взбесилась? — прорычал он. — Упрямая попалась милашка! Однако шутки в сторону!..
Резкий удар в грудь опрокинул храбрую девочку на ковер. Избавившись от противницы, которую, несмотря на первоначальную угрозу, злодей, казалось, все же хотел пощадить, он сорвал с колыбели одеяльца и простыни, и ребенок предстал перед его глазами во всей своей прелестной наготе. Такое очаровательное зрелище могло бы умилостивить даже тигра.
От грубого прикосновения ребенок жалобно заплакал и засучил ножками.
— Эге, малец, давай-ка без музыки, не то я тебя придушу…
Горестный протест малыша, стон раненой птицы, эхом отозвался в сердце Марии и на какое-то мгновение возвратил ее к жизни. Увидя обожаемое существо в грязных руках бандита, она, собравшись с силами, вскочила на ноги и, обретя в приступе отчаяния голос, закричала:
— На помощь! Держите убийцу!
Похититель грубо выругался и, не зная, как заставить замолчать мужественную девушку, схватил ребенка за ножки и безо всякого усилия взмахнул крошечным тельцем так, как если бы намеревался размозжить младенцу голову о стенку.
Он прорычал в бешенстве:
— Еще раз пикнешь, и я разобью ему череп, как яичную скорлупу!
Обезумев от ужаса, побежденная Мария упала на колени и, воздев руки, стала умолять его:
— Помилуйте! Пощадите! Не причиняйте ему зла!
Она была восхитительна в своем горе: лицо — белее полотна, огромные черные глаза — полны слез, густые золотые волосы разметались по плечам.
И снова ее красота поразила бандита.
— Экая милашка, — пробормотал он на своем отвратительном жаргоне. — Вот как стукнет ей двадцать один год, я, пожалуй, возьму ее в жены. Ладно, поболтали, и хватит. Воробушек у меня, пора уносить ноги.
Негодяй завернул ребенка в стеганое одеяльце из голубого атласа и вознамерился покинуть помещение тем же путем, каким в него проник.
Сцена эта, долгая в пересказе, на самом деле длилась не более трех минут.
Марии до сей поры казалось, что она имеет дело с заурядным вором, который, пользуясь отсутствием хозяев, решил вторгнуться в частный дом и его обчистить. Она, несмотря на испытываемый ужас, искренне полагала, что злоумышленник решил ее припугнуть с помощью ребенка. Но, увидев, что тот собирается унести младенца с собой… уйти с ним куда-то в ночь… Девушка подумала, что сестру и зятя, на долю которых выпали тяжелейшие испытания, снова постигнет тягчайший удар, и все ее естество возмутилось.
Нельзя отдавать Жана!
Горячечное исступление охватило девушку. В ней вспыхнула жажда убийства — она испытывала наслаждение, представляя, как бандит будет истекать кровью.
Мария и думать забыла о револьвере князя, которым, кстати говоря, не умела пользоваться. Взгляд ее упал на миниатюрные ножницы для рукоделия. Тоненькие стальные лезвия… Проткнуть ими обидчика… Вонзить их в него, вонзить и не отпускать…
Девушка схватила маленькие ножницы и с яростным криком ринулась на бандита. Она стала колоть его прямо в лицо и наконец ткнула ножницами над глазом. Теплая кровь обагрила ее руки. Бандит застонал от боли, а Мария продолжала разить его, стараясь выколоть глаза или проткнуть горло.
— Жан! Отдайте Жана! Верните его мне! Сейчас прибегут люди! Вам не забрать его!
Малыш тоже пронзительно вопил.
Просто удивительно, что челядь не слышала криков.
Бандит, ошеломленный этой бешеной атакой, сказал себе:
— Пора с ней кончать, или меня схватят…
Крепче зажав в левой руке по-прежнему завернутого в одеяльце ребенка, он взмахнул ножом и вонзил его по самую рукоять в грудь Марии.
Девушка почувствовала холод, пронзающей ее плоть стали, зашаталась и с помутившимся взором рухнула на ковер, сдавленно простонав:
— Он убил меня… Господи, сжалься надо мной…
Убийца хладнокровно обтер небесно-голубым одеяльцем красное, дымящееся лезвие и, глядя на неподвижную мраморно-белую жертву, лежащую у его ног в растекающейся луже крови, пробормотал:
— Жаль все-таки, что пришлось ее прикончить… Люблю я красивых женщин, да и сердце имею чувствительное…
Он вылез в окно и исчез, оставив после своего вторжения пустую колыбель и распростертую Марию, очевидно бездыханную.
К окну, расположенному на втором этаже, была приставлена лестница. Бандит медленно спустился в сад, окружавший особняк Березовых по авеню Ош, в самом сердце Елисейских полей[5]. Внизу лестницы его ждала закутанная в белое фигура. В неярком свете звезд с трудом можно было различить женский силуэт.
— Это ты, Фанни? — шепотом спросил бандит.
