— В судовом лазарете.
— Как же так?
— Очень просто. Вас хватил тепловой удар…
В светлом салоне под штурманской рубкой сидели за обеденным столом капитан Сполдинг, старший механик Тейт и врач Джефферсон. Закончив обедать, они вели беседу о последних событиях.
— Какому дьяволу пришла в голову мысль послать наших парней в Россию! — возмущался прямодушный Сполдинг.
— Не мы первые полезли — англичане и в этот раз опередили нас, — пожал жирными плечами медлительный Тейт.
— На кой черт понадобился нам этот холодный Мурманск, — закуривая сигару, продолжал капитан. — Там даже крысы от холода дохнут, не то что люди.
— Государственные соображения несовместимы с обычными понятиями, сэр, — уклончиво возражал старший механик. — Сенату угодно было послать в Россию батальоны, и он принял такое решение.
— Но ведь в конституции Соединенных Штатов сказано, что без объявления войны сенат не уполномочен посылать вооруженные отряды ни в какое другое государство, — выпустив изо рта кольцо сизого дыма, возразил капитан. — Так кто же сенаторам это позволил?
— Вероятно, сами пришли к такому заключению.
— И для этого даже не понадобилось вносить поправки в конституцию! Восхитительно! — иронизировал Сполдинг. На бледном лице капитана выступили алые пятна.
— Им показалось, по всей вероятности, что в этом нет нужды, — скривил Тейт пухлые губы.
Джефферсон молча вслушивался в разговор капитана со старшим механиком и курил свою трубку. Он считал, что все это лично его никоим образом не касается.
— Для чего нам надо вмешиваться в дела русских? — продолжал свои рассуждения капитан Сполдинг. — У нас у самих своих забот — во! — он провел костистой ладонью по горлу.
— Да, у нас у самих неспокойно, — по-своему понял капитана старший механик. — Социалистическая зараза разносится, словно чума! Рабочие бастуют, а красные газеты печатают о безобразиях бунтовщиков как необходимом благе. И все это пришло к нам из Европы. Теперь Россия подала, столь пагубный пример, что и в Америке может начаться резня.
— По-моему, вы сгущаете краски, мистер Тейт, — остановил старшего механика Сполдинг.
— Меньше следовало бы уговаривать этих красных смутьянов и побольше отправлять за решетку.
— Ну, это вы слишком! Я не думаю, чтобы социалисты сумели натворить в Америке то, что стряслось в России.
Старший механик молчал, насупя клочкастые редкие брови.
Джефферсон, выкурив трубку, хотел встать и уйти, но его остановил Тейт.
— Скажите, любезный доктор, вы долго собираетесь держать у себя в лазарете моих бездельников?
— У меня больные, я не совсем понимаю, о ком вы меня спрашиваете, — отрезал Джефферсон.
— Два моих кочегара не выходят на вахту, — пояснил Тейт. — У одного — ожог на руке, второй симулирует тепловой удар…
— Никакой симуляции нет! У кочегара Гармлея настоящий тепловой удар!
— Но он уже отлежался, и, я полагаю, ему пора на вахту, — не отступал Тейт.
— Позвольте мне поступить с пациентом, как я считаю нужным, — побагровел Джефферсон. — Извините меня, капитан, — он обернулся к поднявшемуся из-за стола Сполдингу и пояснил: — Но кочегар Гармлей всего месяц назад перенес сложнейшую операцию. У него удалили почку, его никак нельзя было ставить к топке.
— Меня это не касается! — взорвался механик.
— Не мелите вздор, мистер Тейт! — остановил его капитан Сполдинг.
— Я готов молчать, но скажите, сэр, кто будет стоять у котлов, если свалится кто-либо еще из моих кочегаров? Может быть, вы позволите мне застопорить машины и положить судно в дрейф, пока эти бездельники находятся на излечении? А может, мне самому встать к котлу и начать шуровать?
— Вам я не советую подходить близко к топкам: там слишком жарко, — невозмутимо отозвался Сполдинг. — Застопорить машины я вам тоже не позволю. Пароходная компания не захочет терпеть убытков. А я не Рокфеллер. Мне платить издержки нечем. Так что обходитесь пока теми людьми, которые здоровы и могут нести вахту. А доктор Джефферсон, я полагаю, никого не станет зря держать в своем лазарете.
Капитан первым покинул салон, чтобы сменить на ходовом мостике старшего штурмана Дибла. Следом за ним вышли на верхнюю палубу Джефферсон и Тейт.
Волны яростно обрушивались на железную скулу парохода, косо летели вверх и белой пеной падали на палубу. Тейт твердо ступал по ней толстыми, крепкими ногами, направляясь в носовой кубрик, где жили кочегары. После разговора с капитаном и Джефферсоном механик испытывал едкую злобу. Он не мог понять даже сам, к кому питает это чувство, к капитану ли, доктору или кочегару Гармлею.
В тесном помещении стоял смрадный дух: вентиляции в кубрике не было, и чистый воздух туда почти не попадал. В самом дальнем углу на подвесной койке спал больной кочегар Терри. Обмотанная бинтами его правая рука лежала поверх одеяла. «Дрыхнет, скотина!» — заметил Тейт.
Койка Джима Гармлея пустовала. Дверка его рундука была наполовину открыта и словно магнитом притягивала Тейта. Кочегар Гармлей вызывал в нем все нарастающее жгучее любопытство.
Тейт оглянулся на спящего Терри и открыл рундук. Там лежал брезентовый матросский мешок. Старший механик обернулся еще раз и нерешительно протянул руку…
Капитан Сполдинг, забравшись на сигнальный мостик, смотрел в бинокль по курсу судна, когда, запыхавшийся и взбудораженный, взбежал к нему старший механик.
— Господин капитан, на судне скрывается социалист! Этот Гармлей — опасный преступник! — не переводя дыхания, выпалил Тейт.
* * *
Новый приход в лазарет врача Джефферсона прервал тревожные мысли больного.
— Как вы себя чувствуете, мистер Гармлей? — вежливо спросил доктор.
— Благодарю вас, превосходно! — последовал ответ.
— Мне кажется, вы преувеличиваете…
— Нет, я вполне здоров.
— Пробудете в лазарете еще денька два, и тогда я, может быть, вам поверю, — любезно улыбнулся Джефферсон, — и признаю годным для несения вахты в котельной.
— Вы так добры ко мне, мистер Джефферсон, но я не могу находиться здесь, когда Вудсбери и Хейт по двенадцать часов в сутки стоят у топок.
— Ничего не поделаешь, — упорствовал врач.
Пробыв в лазарете до следующего утра, Гармлей все же уговорил Джефферсона, и тот отпустил кочегара.
Прежде чем отправиться в котельную, Гармлей забежал в кубрик. Там находился один Терри. Оторвав от подушки кудлатую голову, кочегар буркнул вместо приветствия:
— Зря ты, парень, торопишься…
