Возмущенные охотники стали кричать и бить веслами по воде. В ответ на этот вызов, все видимое пространство водорослей заволновалось, и через несколько секунд мистер Файсон, взглянув в воду, увидел все дно «покрытым глазами», как он выражается.
— Подлые свиньи! — сказал один из сидевших в лодке. — Да тут их целая дюжина!
Вслед затем животные стали подниматься со дна кверху. Мистер Файсон, который сам мне это рассказывал, — говорит, что сначала были видны одни только глаза, потом показалось множество щупалец, и, наконец, водоросли окончательно скрылись под телами животных. На все это потребовалось, вероятно, несколько секунд, но Файсону показалось, что прошло много времени, прежде чем щупальцы стали там и сям подниматься над водою.
Одно из чудовищ храбро подошло к борту лодки, присосалось к нему тремя щупальцами, а четвертое закинуло за румпель, как бы желая или опрокинуть лодку, или взобраться на нее. Мистер Файсон тотчас же схватил багор и отчаянными ударами его по щупальцам заставил последние оторваться от лодки, но в это время сам чуть не кувыркнулся за борт от толчка лодочника, отбивавшегося веслом от такой же атаки с другого борта. Щупальца с обеих сторон спрятались в воду.
— Надо бы нам поскорее убираться отсюда, — сказал Файсон, дрожа с ног до головы. Он сел к рулю, тогда как лодочник и один из рабочих начали грести. Другой рабочий стал на носу с багром в руке, готовый отбиваться от нападений. Все молчали, понимая опасность положения, да не только опасность, а даже безвыходность, — таким оно, по крайней мере, всем тогда показалось. С вытянутыми, бледными лицами, выбиваясь из сил, все спешили уйти от беды, в которую так легкомысленно попали.
Не прошло, однако же, нескольких минут, как весла с обеих сторон были оплетены щупальцами, так же как и руль и борта лодки. Гребцы употребляли страшные усилия, чтобы двинуться вперед, но это оказалось столь же невозможным, как если бы лодка попала в густую заросль тростника или ляминарий. Файсон и рабочий, стоявший на носу, принялись помогать гребцам, а лодочник стал кричать: «Помогите!»
Вдруг рабочий с багром — его звали Эван или Эвен — вскочил, схватил опять свое оружие и стал отчаянно тыкать им вниз с одного борта, около которого виднелись глаза животного, повидимому, обхватившего своими щупальцами киль лодки. В то же время гребцы встали, чтобы ловчие было выдергивать весла, задерживаемые чудовищами. Лодочник, передав свое весло Файсону, вынул большой складной нож и, перегнувшись через борт, стал резать щупальца, которые были поближе.
Мистер Файсон, стараясь не вывалиться из лодки, сжав губы и задыхаясь, из всех сил удерживал весло, причем случайно ему пришлось повернуться лицом к открытому морю и там он увидал, не дальше как в пятидесяти ярдах расстояния, большой бот, который вместе с волной прилива, быстро приближался к ним. В боте находились три дамы и ребенок, кроме лодочника, сидевшего на веслах, и молодого человека, маленького роста, во всем белом и в соломенной шляпе с розовой ленточкой, стоявшего у руля и что-то кричавшего. Первая мысль Файсона была о близкой помощи, но потом он вспомнил о ребенке. Бросив весло, он протянул руки к боту и отчаянным голосом крикнул: «Ради Бога, не приближайтесь!» Это, конечно, делает большую честь мужеству мистера Файсона, а также и его скромности, потому что он и до сих пор, кажется, не видит в своем поступке ничего геройского. Брошенное весло тотчас же скрылось под водою и потом всплыло ярдах в двадцати от лодки.
Одновременно с этим лодка под мистером Файсоном сильно покачнулась, и Хилль, лодочник, вскрикнул от ужаса. Позабыв о боте и его пассажирах, Файсон немедленно обернулся и увидал, что Хилль с искаженным лицом почти лежит на борту, резко и отрывисто крича: «ай! ай! ай!», а правая его рука уже в воде и, очевидно, захвачена щупальцами. Файсон думает, что это случилось в то время, когда Хилль резал их своим ножом под водою, но теперь трудно решить, так ли это было. Лодка сильно накренилась, так что борт был всего в каких-нибудь десяти дюймах от поверхности моря, и оба рабочих, один с веслом, другой с багром, отчаянно колотили по воде, стоя с обеих сторон Хилля. Файсон инстинктивно перегнулся на другой борт, чтобы не дать лодке опрокинуться.
Тогда Хилль, дюжий, здоровенный малый, встал в лодке почти во весь рост и вытащил свою руку из воды, хотя на ней висел целый узел бурых веревок. Даже глаза чудовища, которому принадлежали щупальцы, показались на минутку над водою, и лодка, между тем, накренивалась все более и более, так что, наконец, черпнула бортом. Хилль поскользнулся при этом и упал боком на край борта, а рука его опять ушла в воду. Почти тотчас же новая пара щупалец схватила его за голову и вытащила из лодки. Только ноги несчастного Хилля мелькнули в воздухе, и одна из них задела Файсона каблуком по колену. Лодка тотчас же выпрямилась, при чем Файсон чуть не вывалился на другой борт.
Стараясь сохранить равновесие и оглянувшись вокруг, он заметил, что борьба с чудовищами и постоянно поднимавшийся прилив приблизили лодку к берегу и что теперь она находилась не больше как в четырех ярдах от поросших водорослями камней, по которым он бежал недавно. Выхватив весло из рук Эвана, он сильно оттолкнулся им от кормы лодки и потом, перебежав на нос, прыгнул с него на берег, поскользнулся было, вскочил, вновь прыгнул, упал на колени и, наконец, поднялся на ноги.
«Берегись!» — крикнул кто-то сзади, и чье-то тяжелое тело вновь сбило мистера Файсона с ног, в лужу. Это был один из рабочих, выпрыгнувших вслед за ним на берег. Поднимаясь, Файсон слышал сзади себя чьи-то отчаянные крики. Ему сначала показалось, что это кричит Хилль, но потом послышались какие-то другие голоса. В то же время кто-то через него перепрыгнул, обдав грязью из лужи. Когда Файсон поднялся, наконец, на ноги, то пустился бежать к сакле, не оглядываясь назад. Перед ним бежали два рабочих, ярдах в двенадцати друг от друга.
Отбежав довольно далек, он решился оглянуться и, не видя погони, остановился. С того момента, когда из воды показались щупальца чудовищ, и до настоящей минуты Файсону некогда было и наблюдать ни думать. Только теперь он понял, что с ним произошло; только теперь он мог осмыслить все свои действия, совершавшиеся инстинктивно, и теперь все происшедшее показалось ему каким-то тяжелым сном.
Никаких следов этого сна не осталось, повидимому. Небо было безоблачно, море — как зеркало, пустая лодка мирно покачивалась на нем, ярдах в пятнадцати от берега и на всю эту тихую картину сверху лился мягкий свет заходившего солнца. Хилль, морские чудовища, борьба, отчаяние — все это исчезло, как будто никогда и не бывало.
