росту пискляв.
Алты любил верблюдов, и сравнение с ними ничем не хуже, чем сравнение с львом или тигром, на которое дядька Остап вряд ли обиделся бы. Но Третяк этого, видимо, не хотел понимать. Во всяком случае, когда Михалыч назвал его «тигром проходки», дядя Остап расцвел, будто роза, и стал нежен, словно лилия долин, как писали древние поэты.
Когда мастер бывал на буровой, Алты раз пять в день лазал на полати. Михалыч и глазом не моргнет, Алты сам по времени чувствует — пора. И взбирается посмотреть, не выехала ли из поселка машина. «Газик» участкового геолога Гюльнары. Из поселка до вышки добрых полтора часа езды. Увидит Алты пыльный столб на дороге, спустится, подойдет к мастеру и покажет большим пальцем через плечо в ту сторону.
Все в смене понимали Михалыча. Радовались за него. Только не дядька Остап. И почему в нем укоренилась какая-то недоверчивость к Гюльнаре? Молода, мол, чтоб буровиками командовать, да и баба, хоть в брюках строченых ходит. Но поскольку в отсутствие своей жены он о женщинах был невысокого мнения, то никто не слушал его ворчания. А ворчать дядька Остап любил.
Мастер по улыбке Алты догадывался, кто едет, подмигнет ребятам, проведет ладонью по щекам. Но это так, излишняя проверка. У Михалыча в бригаде не только он сам, но и остальные бреются каждый день. Уж таков порядок.
— На буровой — как на корабле! — сказал однажды мастер.
Правда, Алты знал точно, Михалыч на флоте не служил. Однако этому никто не придавал значения. О порядках на кораблях и Алты, и другие рабочие смены знали по книгам. Но это тоже неважно. Теперь в бригаде говорили: «У нас на буровой — как на корабле!» И понимали значение этих слов. А это самое главное.
Единственно, кто составлял исключение в бритье, это Алты. Борода у него еще просто не росла. Ну никак не росла… Сначала Алты все-таки брился. Намыливал гладкие, с девичьим пушком щеки, водил по ним бритвой.
Но Михалыч сказал:
— Еще намучаешься. Не спеши.
Алты перестал спешить. Однако по субботам он все-таки брился.
Помощник бурильщика — тоже хороший человек. Мухамед. Роста небольшого, жилистый, кажется, одни кости, но он мог приподнять за край десятидюймовую бурильную трубу. Щеки впалые, лоб с залысинами, хотя Мухамеду всего двадцать шестой год. И была у Мухамеда, как он считал, слабость, с которой все мирились. Даже подшучивали над ней. Он писал стихи и зачитывался Омаром Хайямом и Мирзо Турсун-заде.
А месяц тому назад в республиканской газете были напечатаны стихи Мухамеда. На буровой сердечно поздравили его. Мухамед посмотрел на товарищей очень радостными и грустными глазами, — они у него были такие крупные, что могли выражать несколько чувств сразу, — посмотрел, улыбнулся так, будто про себя, и сказал:
— Я, ребята, еще лучше напишу.
— Дума за горами, а смерть за плечами, — тихо проговорил Саша, буррабочий. Его понизили в должности полгода назад, после того, как на буровой, где он был мастером, произошла авария — упал в скважину инструмент. Саша очень тяжело переживал свою оплошность.
Чувствительный к людям и их взаимоотношениям, Алты замечал: Саша понимал свое неловкое положение. Однако Алты в нем кое-чего не понимал. Почему, признавая свою доказанную вину, сам, будучи убежден в собственной виновности, Саша в душе, в глубине сердца, находил сотни отговорок, десятки причин, которые якобы в чем-то оправдывали его, облегчали его погрешность. Даже приговорка такая у него появилась: «Вот и у меня тогда тоже…» Но никто не посмеивался над этим. Держался Саша несколько особняком, говорил лишь о деле и редко глядел кому в глаза. Наверное, у него и раньше была такая привычка — рассматривать землю под ногами, будто монету уронил и найти не может…
Алты вглядывался в пустынный горизонт: может, появится на дороге столб пыли, вдруг приедет на буровую Гюльнара.
Ах, какая красивая девушка Гюльнара!
Гюльнара водит машину. Лихо. Алты хотел бы научиться ездить так, как она. Так не все шоферы умеют раскатывать по пустыне. Конечно, есть в колонне шоферы, которые ездят ой-ой-ой! За сутки не коснутся левой рукой баранки. Но и Гюльнара отлично водит машину. Это всем известно. А ведь она — молодая девушка, а не ас пустынных горизонтов с двадцатилетним стажем.
Ах, какая красивая девушка Гюльнара! Очень серьезная, по мнению Алты. Очень хотелось бы ему узнать, о чем разговаривают Михалыч и Гюльнара. Наверное, о чем-то необыкновенном.
Но кто тогда смотрел в их сторону? Кто захотел бы подслушать их разговоры? Кому бы пришло в голову такое? Алты твердо уверен — никому.
Иногда, поговорив, мастер и геолог отправлялись прогуляться или уезжали в пустыню, а совсем редко ехали на охоту. Но и в этом случае они уезжали вдвоем.
А почему они должны были брать с собой еще кого-то? Если Алты познакомится с девушкой, такой же красивой, как Гюльнара, он тоже будет бывать везде, а особенно прогуливаться по цветущей весенней пустыне и охотиться на сайгаков, только вдвоем с ней. Конечно, Алты не умеет так стрелять, как Михалыч. Но ведь и водить машину, как Гюльнара, и стрелять, как Михалыч, можно научиться. Но вот встретить девушку, подобную Гюльнаре… В этом ему должно повезти!
Внизу громче заработали дизели. Алты тотчас уловил это изменение в привычном гуле. Глянул вниз — и отбросил мечты. Снизу двигалась к нему на талях захваченная замком труба. Начался подъем бурильной колонны.
Скважина была пробурена почти на три тысячи метров. Значит, чтобы сменить долото, предстояло вытащить на поверхность около ста «свечей» — свинченных по две бурильных труб. Получалось, что всю ночь, до утра они станут сначала вытаскивать из скважины бурильную колонну. Затем, сменив долото, будут опускать инструмент к забою. Иными словами — заново свинчивать эту почти трехкилометровую махину. А уж потом новая смена продолжит бурение дальше.
Да, еще Гульнара говорила, что скоро специальности полатчика не будет. Может быть, она шутила? Она сказала:
— Там, где ты стоишь, Алты, будет находиться автомат. Прибор станет захватывать отвинченную от колонны трубу и ставить ее куда надо.
Михалыч, слушая ее, посмеивался:
— О Гюльнара! Не очень скоро это будет — раз. И бурение всегда останется искусством — два.
Тут они обычно начинали спорить, забывая об Алты…
Загрустив, Алты отходил, дизелист Есен обнимал его за плечи.
— Года через три, когда буровой автомат войдет в строй, ты, Алты, будешь бурильщиком. Не горюй!
«Свеча», захваченная замком, поднялась на уровень полатей. Слышно стало, как заработал ротор, отвинчивая секцию от остальной
