И поголовно всех волновал полушутливый и навязчивый вопрос – можно ли есть мясо? И как бы так сделать, чтоб пока не приехали ученые, вырезать маленький кусочек, сварить и попробовать? До полудня я воевал с людьми, которых всегда считал нормальными и даже симпатичными, и которые при виде пищи сделались одержимыми, как песцы.
Наконец, в небе на низкой высоте показался вертолет, и я вздохнул облегченно – летят! Машина опустилась на берег, заставив порскнуть зверье в разные стороны, однако вышли пограничники с автоматами и подошли к яме разобраться, что здесь происходит. Не знаю, память ли далеких предков мгновенно просыпалась в людях, возбуждая воспоминания пещерного периода, или у этой страсти была иная природа, но и стражей границ интересовали те же самые вопросы, и они так же хотели нащипать шерсти, покушать мяса, словно вдруг все оголодали!
Кое-как отбился и от них, правда, офицер все равно подошел к мамонту, выдернул клочок и пообещал, что за это покружит и погоняет песцов.
Едва пограничники улетели, как скопом навалилась толпа, мол, чужим разрешил, а нам нет? Ну и пошло-поехало, до матюгов, поварихи назвали меня самого мамонтом, и это прозвище приклеилось надолго, пока не уехал с Таймыра. На мое счастье скоро с буровой вернулся вездеход, однако четверо молодых ребят все-таки остались, потеснили собак и расселись на валу.
Очередную ночь я ждал с ужасом, поскольку практически не спал четвертые сутки и валился с ног. Оставшиеся парни видели мое состояние и обещали, что будут охранять тушу, жечь ветошь с соляркой и отстреливаться от зверей, дескать, ты ружье с патронами отдай, а сам ложись спать. Я уже никому не верил, разрешил им развести и поддерживать костры, сам же подстелил спальный мешок и сел на мамонта.
Добровольцы в самом деле спустили топливо с экскаватора, собрали тряпье и зажгли четыре коптящих факела. Только для песцов и, тем паче, собак это были мертвому припарки. Солнце не заходило, огонь не давал нужного эффекта, и с началом ночи все зверье стало подтягиваться к валу.
И только сейчас, сидя на туше, я принюхался и понял, что его привлекало: вероятно, мамонт после гибели еще какое-то время лежал в тепле и подпортился еще двадцать тысяч лет назад. Теперь же оттаял и стал источать запах гниения, который тонкий звериный нюх уловил сразу же и за много километров. Вывозить уникальную находку нужно было немедленно и срочно замораживать либо обрабатывать жидким азотом здесь, на месте.
Я связался с поселком, и радист сказал, что начальника до сих пор нет, находится он уже в Красноярске и вернется не раньше завтрашнего полудня и вроде бы вместе с учеными. До шести утра пришлось отстреливаться от зверья и больше – от собак, которых запах подтухшего мяса буквально сводил с ума. Парни тоже отмахивались факелами, плескали соляркой, и норовили подойти к туше, хотя я объяснил им, что мясо тухлое, наверняка с трупным ядом и есть его нельзя. Они посмеивались, шутили, пока одного из них не покусала собака. Потом забились в кабину экскаватора и вроде бы уснули. Я тоже начал дремать, сидя на туше, и уснул бы, но в какой-то миг почувствовал за спиной движение и открыл глаза. Солнце висело низко и длинная, колеблющаяся тень двигалась ко мне сзади, к голове мамонта. Я резко вскочил и обернулся: один из парней уже держался за бивень и прицеливался ножовкой по металлу, второй только подходил, и, когда выстрел вверх громыхнул в утреннем воздухе, никто даже не дрогнул.
– Ты же не будешь в нас стрелять, – хладнокровно сказал тот, что собирался пилить. – Это же срок.
Второй ствол я разрядил у него над макушкой и тут же вложил новые патроны. Парень отскочил, бросив ножовку, затряс головой, и еще один заряд ударил ему под ноги. Добровольные помощники отбежали к экскаватору, поорали, поматерились от страха, двое подались в поселок, а оставшиеся двое залезли в кабину.
Весь последующий день просидел в напряжении и ожидании, вонь уже стояла такая, что вылезти из трактора было невозможно, я нюхал солярку, чтоб перебить запах. Мамонт, пролежавший в вечной мерзлоте двадцать тысяч лет (а может и больше), едва оказавшись на поверхности, на воздухе, под солнцем, начал стремительно разлагаться и вздувался на глазах. К вечеру прилетел начальник экспедиции, один, злой и резкий, распорядился по радио поплотнее накрыть тушу, засыпать землей (что нужно было сделать сразу же!) и возвращаться в поселок. Я поправил брезент, натянул на голову палатку и два часа утюжил тундру вокруг, сгребая бульдозерной лопатой мох, камни и жидкую грязь. И когда насыпал невысокий курган, подумалось, что теперь это могила.
Разозленные «помощники» удалились, и мне бы следовало уйти в поселок и выспаться, только не было сил, я заглушил трактор и под вой и лай песцов уснул в кабине.
А они рыли всю ночь, почти бок о бок со своими врагами – собаками. Я поднимал тяжелую голову, и, чудилось, снится кошмар: курган шевелился, как живой, грязные, мокрые зверьки напоминали насекомых из фильма ужасов.
Потом к ним присоединились люди, и мне кажется, это уже был не сон.
И все-таки всем вместе им мало было ночи, хотя в некоторых местах уже показался брезент. Солнце не заходило круглыми сутками, однако звери, собаки и люди по единому закону ночных хищников на день разбегались, прятались или наблюдали издалека. Я запустил двигатель, восстановил курган, заперся в кабине и опять уснул, на сей раз так крепко, что ничего не видел и не слышал. Когда же встал, вся задняя часть мамонта оказалась раскопанной, кто-то очень аккуратно выщипал всю шерсть, которая и так уже лезла, и вырубил большой кусок мяса из ляжки.
Закапывать снова не имело смысла, впрочем, как и продолжать войну. Побродив вокруг, думал уже уйти в поселок, однако на горизонте показался вездеход начальника.
Он всегда был человеком властным, конкретным, бескомпромиссным, как все начальники экспедиций в Арктике. Сейчас же приехал какой-то серый, задумчивый и рассеянный, молча прошелся вокруг полураскопанного кургана, долго смотрел в рану, оставленную топором, после чего сунул лопату своему водителю.
– Копай.
Тот знал, что делать, завязал нос и рот платком и сразу принялся разрывать голову мамонта.
Мы отошли в сторону и встали на ветер, чтоб не чуять запаха. В экспедиции существовал железный сухой закон, однако начальник достал солдатскую фляжку со спиртом, налил в два стакана.
– А где ученые? – спросил я.
– Лето. Все в отпуске, на побережьях теплых морей.
Выпили не чокаясь, как на поминках.
Водитель сделал раскоп, принес пилу, топор и как-то очень уж профессионально стал вынимать бивни – с корнями. Возился долго, и когда достал оба, снес на реку, отмыл и положил перед начальником, как жертву перед идолом.
