— Где вы сняли отпечаток моего пальца? — сурово спросил Пикуль. — В столовой, со стакана?
Я не мог удержаться от смеха, стал объяснять, но Пикуль был непреклонен:
— Либо вы отдаете мне отпечаток немедленно, либо… — глаза его блеснули.
Мне ничего не оставалось, как вернуть ему лист с пальцем Добрякова.
* * *
Прошло несколько лет. Случай этот забылся. Но в 1985 году Валентин Саввич, став широко известным писателем, давал обширное и очень редкое интервью Центральному телевидению. Рассказал о своей работе, о боевой молодости, упомянул о том, что ему некогда даже ходить в парикмахерскую, стрижет его жена, затем поведал читателям, что начал работу над новым романом о сахалинской каторге.
На следующий день я отправил в Ригу письмо такого содержания: «Валентин Саввич! Прослушав ваше интервью, решил оказать вам безвозмездную помощь в работе над «Каторгой». Дело в том, что у меня только что вышел из печати роман… о сахалинской каторге под названием «Соколиные ратники». Вложил в большой конверт свой роман с автографом, шутя напомнил о его «автографе», в Дубултах, а также предложил архивные материалы о каторге.
Известно, что Пикуль обладал поистине феноменальной способностью фантазировать, основываясь на фактах. Сам он на Сахалине не бывал, а я, грешный, прожил там аж 15 лет, прошел по всей каторжной земле на лыжах, часто бывал в командировках на северном Сахалине, задумав роман о каторге, уехал туда жить на полгода, переворошил все архивы, застал даже в живых последнего политкаторжанина Станислава Бугайского, которому шел тогда девяносто четвертый год. Кстати, позже ему на Сахалине поставили памятник, а в музее революции Варшавы вычеркнули его из списка «без вести пропавших». Вот почему я от щедрости душевной решил оказать документальную помощь коллеге. Бывают у меня такие причуды. Возьму вдруг и отдам первому встречному что-нибудь очень ценное для себя. Ну, ладно, каким уродился…
Вскоре из Риги пришла бандероль. Вскрываю конверт, а там роман Валентина Саввича с автографом и короткое письмо с благодарностью за предложенную помощь, от которой он горделиво отказался. Забегая вперед, скажу: зря он это сделал, прочел бы документы, не наделал бы столько курьезных ошибок и не написал бы столько несуразиц.
Само собой разумеется, я не думал, что у этой «колючей» истории будет продолжение.
* * *
В 1990 году я неожиданно получаю письмо из Киева. Главный редактор центрального украинского издательства «Художественная литература» любезно предложила к юбилею Антона Павловича Чехова перевести и издать на Украине мой роман «Соколиные ратники». Юбилея намечалось два: сто лет со времени посещения Чеховым Сахалина и 140 лет со дня рождения Антона Павловича. Еще в письме говорилось, что издательство планирует «выдать на гора» два романа о каторге, мой и… Валентина Пикуля.
Боже мой! Впервые мое произведение предложили перевести на иной язык в таком солидном издательстве, хотя прежде, давным-давно, мою детскую книжку о животных Тихого океана также неожиданно перевели на корейский язык. Кстати, я тогда был молодым, любил попижонить. Бывало, заходил с девушкой или другом в книжный магазин и небрежно говорил продавщице: «Покажите мне книжку «Нерпа-музыкант». — «Она же на корейском, вы что читаете на их языке?» — «Запросто, — продолжал дурить я, — вот, видите, чуть ниже, под заголовком фамилия автора «Анатолий Баюканский».
Примерно через неделю в квартире раздался телефонный звонок. Главный редактор из киевского издательства интересовалась, получил ли я их предложение и каков будет мой ответ.
— Да, письмо ваше получил, — настороженно произнес я, почему-то думал, меня хотят разыграть. — С удовольствием принимаю, однако хотелось бы знать…
— Понимаю. Готовим праздничное, подарочное издание, два исторических романа под одной «крышей».
— Под какой крышей?
— Под одной обложкой два ваших романа. — Чуть раздраженно ответила редакторша.
— А Пикуль, — поинтересовался я, — он согласен?..
— Согласен, согласен, — засмеялась редакторша, — тут целая история вышла.
Позже мне стали известны детали. Издатели прекрасно понимали, что Пикуль вряд ли с ходу согласится, у него масштабы не те. И решили чуточку схитрить. Одна из редакторов — очень красивая украинка, была направлена в Ригу для переговоров. Она нашла Пикуля, но… чары ее не подействовали. Услышав о втором авторе книги, Пикуль в свойственной для него резкой манере решительно отказался, заявив, что никогда не будет печататься с кем-либо под одной обложкой. Красавица-редактор, понурив голову, направилась к двери. Еще бы, ехать в такую даль, из Киева в Ригу, чтобы получить от ворот поворот. И тут ее неожиданно остановил голос Валентина Саввича:
— Интересно, кто это захотел печататься вместе со мной без моего согласия?
Редактор возвратилась к столу, охотно рассказала о будущем сотоварище по юбилейной книге. Валентин Саввич, к его чести, сразу вспомнил и первую нашу стычку, и мое письмо в Ригу, краткую переписку. И, видимо, что-то в нем дрогнуло:
— Ну, если с этим сахалинским нахалом, — с полуулыбкой изрек он, — печатайте, я согласен.
После такой истории и вышел в центральном киевском издательстве «Худлита» толстенный подарочный том тиражом 200000 экземпляров, в нем на украинском языке были напечатаны мой роман «Соколиные ратники» и исторический роман В. Пикуля «Каторга».
Польша, Варшава
Как прекрасна жизнь, когда ты полностью раскован и весел, когда вокруг доброжелательные люди, которые, раскрыв рот, слушают тебя. Такое ощущение было у нас, когда мы оказались в доме наших новых польских друзей в Варшаве. В столовой воцарилась полная тишина. Еще бы, наверное, каждый Малишевский и Шмаус представлял себе далекого предка в цепях, скованного по рукам и ногам, там, на страшном острове, о котором писатель Чехов сказал, что «там могут жить либо каторжане, либо глубоко испорченные люди».
Потом были вопросы, множество вопросов. И, наконец, заговорила престарелая пани Луция, заговорила на… русском языке, хотя, честно говоря, я и до этого интуитивно понимал почти все, о чем говорили собеседники-поляки.
Пани Луция рассказала, что сейчас в разных городах Польши живут ее четыре подруги-сахалинки, они поддерживают между собой тесную связь. Все пятеро — потомки каторжан, перенесшие много тягот не только на далеком Сахалине, но и на родине. Их притесняли власти, презрительно называли «русскими шпионами». Однако после Великой Отечественной войны, когда в Польше к власти пришли коммунисты, сахалинские «выгнанцы» стали едва ли не героями.
