скривился я. — На перстне герб был. Вот и вздёрнули.
— Не повезло, — вздохнула девчонка. — Ты поэтому и не воруешь?
Я выкинул огрызок в грязь и поморщился.
— Мама при родах умерла, меня тётка выходила, сестрица её старшая. А в семь лет я на краже попался и плетей отхватил, так она знахарку попросила спину залечить. Та и сказала, что проклятие с отца на маму перекинулось и меня тоже зацепило. Только оно ослабло и его обмануть можно, если дать зарок не воровать.
— Выдумки! — объявила Рыжуля. — Все знахарки почём зря людей дурят, лишь бы только деньги выманить! Твоя тётка ведь заплатила ей за снятие порчи? Ну вот!
Вспомнился проникший в самую душу холод и старческий шёпот «взял чужое — жди беды», я зябко поёжился и через силу улыбнулся.
— Так что скажешь? Можем уехать хоть сегодня!
Рыжуля строго глянула в ответ.
— Гнилой дом — моя семья, Серый! Другой нет! Пока совсем худо не станет, я мелких не брошу. Кто ещё о них позаботится?
Мы молча зашагали вдоль торговых рядов, мне стало как-то даже не по себе. Желая сгладить неловкость момента, я остановился у лотка с разноцветными леденцами на палочках, но ещё даже деньгу достать не успел, как красномордый продавец рыкнул:
— Сгиньте!
Это и решило дело. Рыжуля презрительно вздёрнула нос и зашагала дальше, а вот я задержался.
— Гляди! — с усмешкой показал дядьке деньгу, тряхнул кистью и растопырил пустые пальцы, вновь тряхнул и скрутил фигу, повертел ею перед носом продавца.
— Ах ты гад! — взревел тот, и я с хохотом рванул вслед за Рыжулей.
Сердце колотилось как бешеное, только не из-за дурацкой шутки, а из-за далеко не столь безобидного фокуса: пока отвлекал продавца фигой, стянул с прилавка петушок на палочке.
Взял чужое — жди беды?
Да ерунда это всё! Мёртвых ухарей обчистил — и ничего!
Я нагнал Рыжулю и сунул ей леденец. Та обрадовалась, но всё же покачала головой.
— Ой, да не стоило!
— Ерунда! — Я щелчком пальца запустил в воздух деньгу, поймал её и сказал: — Луке пока не говори, но, если совсем припрёт, я смогу десятка два целковых раздобыть.
Брови девчонки изумлённо взлетели.
— Но как?
— А хотя бы и украду! — усмехнулся я в ответ.
Тут-то сзади и послышалось:
— Эй, краля! Мой петушок тебе больше понравится!
Я резко обернулся и лицом к лицу столкнулся с парочкой босяков из Угольного тупичка. Мне и слова сказать не дали.
— С дороги! — рявкнул Жучок, а Лешик со всех сил пихнул в грудь.
Резкий толчок заставил шатнуться назад, и тут же кто-то поставил подножку. Я потерял равновесие и начал заваливаться навзничь, в самый последний момент дотянулся до пихнувшего меня босяка и ухватил его за руку, но даже так не устоял, просто увлёк паренька за собой.
Мы хряснулись на землю, я тотчас получил кулаком по зубам, а сам ткнул обидчику пальцем в глаз, и тот с воем откатился в сторону. А следом вскрикнул от боли пошутивший о петушке Жучок.
— Сука! — взвыл заводила и с прижатой к боку ладонью отпрянул от кольнувшей его спицей Рыжули.
Та метнулась прочь, а ближайшая к нам торговка заорала:
— Караул!
Кто-то завизжал, кто-то начал звать охрану. Мне бы убраться отсюда, но куда там! Мелкий гадёныш, что поставил подножку, со всего маху пнул по голове, я прикрылся руками и вцепился в лодыжку пацана. Он шустро скакнул назад и вырвался, но при этом лишился слетевшего с ноги ботинка.
Я зашвырнул растоптанную обувку на соседний ряд, и малец разом потерял ко мне всякий интерес, завопив:
— Нет!
И тут же крики зевак перекрыл пронзительный крик:
— Шухер!
Босяки вломились в толпу, а я схватил слетевший с головы картуз и ужом заполз под прилавок. Получил по спине метлой, зато выбрался в соседний проход. Только вскочил, и немедленно в руку вцепился какой-то бородатый купчишка.
— Стоять!
Я шагнул к нему вплотную, наступил на ногу и пихнул плечом в грудь, заодно крутанул руку, высвобождаясь. Бородач уселся на задницу, а я метнулся прочь. Выбежал из рядов, заметил базарного охранника и припустил прочь. Ворота остались в другой стороне, но я почти сразу вывернул к окружавшим базарную площадь домам.
Между ними — высоченная ограда, так запросто не перелезть.
Я запрыгнул на какой-то ящик, перемахнул с него на откос подоконника, скакнул и ухватился за край карниза второго этажа, в рывке перекинул через забор ноги, тут же сорвался и улетел в переулочек. Покатился кубарем и растянулся в луже, но быстро поднялся и бросился наутёк.
Бежать!
Никто за мной не погнался. Много чести! Ничего не украл, а за простого драчуна награды не видать. Но вот попадись на базаре — точно бы все рёбра пересчитали, там с этим строго.
На углу я остановился и огляделся, поморщился от боли в отбитых пятках и не без труда, но всё же совладал с опрометчивым желанием рвануть к воротам, дабы перехватить тупичковых и поквитаться с их заводилой. Драка между босяками — это одно, но я ещё и купчишку уронил. Как бы чего не вышло.
Сглазили меня, не иначе. Который день всё наперекосяк идёт!
Я выругался, двинулся прочь от базара и после недолгого блуждания по глухим переулочкам вывернул на дорогу к малой пристани, до которой тут было рукой подать. Причаливали к ней большей частью баржи с углём, да ещё изредка привозили грузы для торгашей с местного базара, дорога была разбита тележными колёсами донельзя, и я зашагал по тропинке на обочине.
На причале сидели рыбаки, поэтому чуток прошёлся вдоль берега. С нашей стороны он был пологим, а вот на той стороне высилась каменная набережная. Там уже не покупаешься, мигом стремниной снесёт. Редкие спуски к воде были только у лодочных причалов.
В густых кустах одолело комарьё, но непосредственно у реки этих кровососущих поганцев сдувало ветром, искусали меня не слишком сильно. Дно было песчаным, а вода прозрачной и совсем не пахла болотиной, как в Чернушке. Я положил картуз на траву, кинул в него узелок с монетами и занырнул в реку прямо в одежде. После её ещё и простирнул. Выжал и развесил на кустах, затем уже куда тщательней прежнего промыл волосы.
«Оброс, пора стричься», — подумал, но исключительно для того, чтобы ни о чём другом
