Это утверждение было совершенно справедливо. Как ни презрительно я относился к военным способностям генерала Скотта, могу под присягой подтвердить, что нашим противникам нельзя было пожаловаться на его негуманность. Никогда с завоеванным народом не обращались с такой мягкостью, как с мексиканцами в той памятной кампании. Я без колебаний назову ее самой цивилизованной кампанией в анналах истории.
* * *
Я отдал честь и готов был удалиться, когда услышал приказ:
— Подождите, сэр!
Я снова повернулся лицом к главнокомандующему.
— Вы мне можете еще ненадолго понадобиться. Мне говорили, что вы хорошо владеете испанским.
— Не очень хорошо, генерал. Как сами испанцы говорят, ун поко — немного.
— Неважно. Я вспомнил, что мой переводчик отсутствует, а никто из моих адъютантов не знает этого языка. Мексиканец, который сюда войдет, наверно, не поймет ни слова из того, что я скажу. Поэтому останьтесь и переводите.
— Как прикажете, генерал. Постараюсь.
— Готовьтесь услышать историю украденной курицы и требование компенсации. Ага, а вот и проситель.
В этот момент дверь открылась. Вошел один из адъютантов, вслед за ним решительной походкой — незнакомец.
Глава XXVII. ГОРЮЮЩИЙ ОТЕЦ
У вошедшего была внешность человека, перенесшего тяжелую утрату, гораздо серьезнее, чем украденная курица.
С одного взгляда я узнал в нем испанца чистейшей голубой крови Андалузии. Ни капли крови ацтеков. У него была, вне всякого сомнения, достойная внешность идальго. Это впечатление подкреплялось дорогой одеждой, очень мало отличающейся от костюма английского джентльмена старой школы. Но я заметил легкий беспорядок в его одежде, не говоря уже о царапинах на руках и лице.
Незнакомец был пожилого возраста. Чисто выбрит, без усов и бакенбардов. Снежно-белые волосы на голове коротко подстрижены, а дугообразные брови такие черные, словно их владельцу двадцать лет!
Пронзительный взгляд свидетельствовал о скрытом пламени. Но сейчас в этих глазах затаилась печаль. Поведение человека свидетельствовало о том, что он пережил большое горе. Под влиянием этого горя обычное спокойствие покинуло его. Торопливо войдя в палатку, господин остановился перед генералом.
Командующий подал мне знак переводить. По вступительным замечаниям я уже понял, что он ехал в дилижансе, направляясь в столицу по делу к самому генералу. В дороге с ним произошло большое несчастье.
— Несчастье? — переспросил я в своей роли переводчика. — Какое несчастье, сеньор?
— О, кабальеро, уна коса оррибле, ун робо! Порлос бандолерос!
— Случилось страшное, ограбили! Разбойники! — буквально перевел я для генерала.
— Удивительное совпадение! — заметил главнокомандующий. — Я думаю, капитан, что дам вам разрешение.
— А что они у вас отобрали, сеньор? — спросил я в соответствии со своей ролью. — Не часы — я вижу, ваши замечательные часы с вами.
Я кивнул на массивную золотую цепочку, украшенную бирюзой, топазами и другими сверкающими камнями. Свисая из кармана, цепочка бросалась в глаза.
— Пор Диос, нет! Они их не взяли!
— В таком случае — кошелек?
— Нет, сеньор, и кошелек они не тронули. Лучше бы забрали его и часы! Ах! Лучше забрали бы все, только не то, что взяли!
— Что же это?
— Миас нйнья'с! Миас ниньяс!
— Ниньяс! — прервал генерал, не дожидаясь перевода. — Это означает — молодые девушки, не правда ли, капитан?
— В основном значении — да. Но он имел в виду своих дочерей.
— Что! Разбойники увели их?
— Именно это он говорит.
— Бедный старый джентльмен! Несомненно, трудно перенести, когда твоих дочерей уводят разбойники. Даже хуже, чем индейцы. Расспросите его. Пусть все расскажет, а потом спросите, чего он хочет от нас. Я подожду, пока вы не закончите. Потом переведете все сразу.
Сказав это, генерал отвернулся, поговорил с адъютантом и отправил его по какому-то делу. А сам занялся картами — несомненно, составлял «великие стратегические схемы». Хоть мы и были в столице врага, кампания еще не кончилась, и в будущем предстояли сражения.
Получив свободу действий, я пригласил мексиканца садиться.
Он торопливо отказался, и мы продолжали разговор стоя!
— Как это случилось? Когда? Где? — задал я серию вопросов.
— На дороге, сеньор, на дороге из Ла Пуэбла.
— Из Пуэбла? — Эти слова вызвали во мне особый интерес.
— Да, сеньор, это произошло недалеко от города. Мы его еще видели — по эту сторону Рио Фрио, вблизи постоялого двора Кордова.
— Вы путешествовали?
— Да, я сам, мои две дочери и наш семейный священник, добрый падре Корнага.
— В своей карете?
— Нет, сеньор, в дилижансе. Нас остановила шайка разбойников, у всех были закрыты лица.
— И что же?
— Они приказали нам выйти из экипажа. Потом лечь на землю. И пригрозили, что если мы поднимем голову, нас пристрелят без церемоний.
— Я полагаю, вы послушались?
— Проклятье, сеньор! К чему этот вопрос? Конечно, я исполнил приказ разбойников, иначе верная смерть. Счастлив добавить, что моих дочерей избавили от этого унижения. Но какая разница, если их увели?
— Куда?
— В горы. Святая дева, защити их!
— Будем надеяться на ее защиту. Кстати, могу я спросить, зачем вы рисковали, путешествуя в дилижансе? Я понял, что у вас не было охраны. Вы ведь знали, что на дорогах опасно?
— Конечно, кабальеро, у нас не было охраны. Это очень неблагоразумно с моей стороны, но я доверился совету нашего исповедника. Он считал, что опасности нет. Добрый падре заверил нас, что дороги обезопасили храбрые американцы, что между Пуэбла и столицей мы не встретим ни одного грабителя. Даже тогда я мог бы его не послушать, но у меня была причина приехать сюда с дочерьми, и так как они не боялись, а наоборот, стремились в дорогу, я решил ехать дилижансом. Увы! Слишком легко я поддался их желанию, как теперь понимаю. Лишиться детей! Я уничтожен!
— Вероятно, с вами были деньги и другие ценности?
Я указал на цепь, свисающую из часового кармана просителя.
— Они оставили вам это! Как вы это объясните?
— Айе Диос, кабальеро! Это и меня удивляет! У меня с собой было золото и эти часы. Они очень дорогие, как можете видеть сами.
Старый джентльмен вытащил большие, похожие на хронометр часы, украшенные драгоценными камнями и золотой цепью. Очевидно, они стоили несколько сотен долларов.
— Оставили это и деньги тоже, — продолжал джентльмен. — Но какая мне разница, если они забрали моих мучачас? Побрес ниньяс! note 36
— Они забрали только их? — спросил я. Этот эпизод начинал интересовать меня своей необычностью.
