Спрашиваю Леху:
— Что-нибудь удалось выяснить?
Он весь день опрашивал персонал.
— Да так, рутина. Они тут сами уже как постояльцы — живут по давно заведенному распорядку, даже отпуска часто здесь же проводят. Только вот главврач недавно по скорой уехал, что-то хроническое обострилось у него. Вернулся шестнадцать дней назад. Так что во время обоих ЧП все сотрудники были тут. С кем говорили пострадавшие, установить не удалось. Их нашли в саду, где гуляли все пациенты в тот момент, и уже невменяемых — ничего внятного они не сказали. Где находился кто из персонала, теперь не установить, и камер нет. Так что, в принципе, выжигателем может оказаться кто угодно. Надо, как называют это забугорные коллеги, держать низкий профиль.
— Оставаться в тени. Говори на великом и могучем, джеймсбонд областного масштаба… А про хищение имущества что-нибудь выяснил? Воруют тут как не в себя, туалетная бумага как наждачная.
— Какое еще воровство… — в голосе Лехи сквозят усталость и, кажется, раздражение. — Все тут нормально. Вот что, давай спать. Завтра еще кучу психов на чистую воду выводить.
После завтрака из пшенки и вызывающего ностальгию по советской столовой какао продолжаем допросы. Первый, второй, третий пациенты — ничего такого, что воздействует на других.
— По ходу, на продуктах тоже неплохо наживаются, — говорю Лехе в перерыве. — Питание как-то не соответствует обстановке. Вряд ли богатенькие родственники платят за такое…
Леха сосредоточенно пырится в карточки пациентов. И что он надеется там обнаружить?
— Да ничо, — буркает он, не поднимая глаз. — Обычная больничная жратва…
Это мне уже не нравится. Ладно, вчера Леха был усталый. Но вообще он нормальный цепкий опер. Вот так игнорировать явные нарушения, всплывающие в ходе следствия? Не похоже на него…
Щелкаю пальцами перед его лицом:
— Але, гараж! Ты меня слышишь вообще? Ну не может быть в пафосном заведении таких дешманских расходников! Кто-то ворует внаглую и вообще не пытается это скрыть.
— Да чего ты заладил, как попугай! Тут люди с катушек съезжают, а мы будем хищение туалетной бумаги расследовать? Отвянь, а?
— Нервный ты что-то стал, Леха. Наверно, атмосфера на тебя воздействует. Пойду воздухом подышу, час до конца восстановления…
Выхожу в сад, восхитительно пустой. Воздух наполнен запахом прелых листьев и влажной земли. Солнце, проглядывая сквозь листву, рисует на земле причудливые узоры из света и тени. А не так уж тут и плохо… Может, однажды и я сойду с ума и обрету наконец покой…
— Пожалуйста, не грустите, — звенит рядом девичий голосок. — Я надеюсь, что все будет хорошо.
Анюта! Как она опять подкралась незаметно? Дар у нее такой, что ли? Или я просто задумался? Анюту мы еще не вызывали — она в этом заведении давно, до нее не дошла очередь. Карточку ее я смотрел, но мало что понял. «Бред отрицания», что-то в таком духе.
Хоть она и сумасшедшая, но человек же. Пожалуй, стоит что-то ей ответить:
— Анюта, я тоже надеюсь, что все будет хорошо. Вы не замерзли? Может, проводить вас в корпус?
— Благодарю вас, мне очень тепло. У нас такой красивый сад. Мы знаем, кто мы есть, но не знаем, кем можем стать… Вы знаете, а я думала, у меня почти получилось…
— Что получилось, Анюта?
Вместо ответа девушка застенчиво хихикает и опускает глаза. Раз уж мы разговариваем, пробую извлечь немного информации:
— Вас никто здесь не обижает?
— Нет-нет! Я хорошо себя веду, — Анюта безмятежно улыбается. — Я слушаюсь. Не водила. Водила, только когда надо.
Просто бред, что бы это ни значило, отрицания? Или девушка сейчас признается в чем-то?
— Кого ты водила, куда?
— Ну, водила… туда. Там пахнет… не то чтобы цветами, а скорее… смыслом. Да-да, смысл! Он в воздухе, словно пар. Иногда он сладкий как мед, а иногда… ну, иногда его вкус напоминает… ну… вытяжку из старых, полусгнивших книг. Ты сам увидишь, я тебя уведу, тебе надо…
Меня прошибает холодный пот. Так вот кто… Надо ее отвлечь, любой ценой отвлечь!
— Анюта, объясни сначала, почему надо именно мне?
По только что безмятежному лицу девушки пробегает рябь. Ей явно трудно понять вопрос и сформулировать ответ.
— Ну надо, надо потому что. Тебе надо. Не волнуйся, я уведу, я умею. Ты грустный. А там тебе будет хорошо…
Пока она говорит, быстро оглядываюсь. Толкнуть ее и убежать? Тогда-то она с перепугу в меня и пальнет своим Даром. Нужно ее заболтать, завести куда-то и запереть. До пансионата далеко… Но метрах в семидесяти — кирпичный сарайчик, для садовых инструментов, наверно.
Стараюсь говорить как можно спокойнее:
— Хорошо, Анюта, не беспокойся ни о чем. Но сперва я кое-что тебе покажу. Надо увидеть это, надо, понимаешь, Анюта? Тебе надо.
— Надо… — это слово она знает.
Беру ее руку, как гранату с вырванной чекой, и веду девушку в сторону сарайчика. Она слушается машинально — привыкла. Как бы сейчас пригодился мой Дар! Отвлек бы ее. Но время восстановления еще не подошло, придется действовать своими силами. По пути не даю Анюте сосредоточиться, отвлекаю потоком слов, составленным из ее же фраз:
— Тебе надо идти со мной, Анюта. Ты молодец, ты слушаешься. Все будет хорошо, вот увидишь. Перешагиваем бревно, вот так… Ты грустная, Анюта, но это ничего, мы не знаем, черт возьми, кем можем стать…
До сарайчика остается метров двадцать. Анюта, поначалу слегка загипнотизированная моими словами, вдруг спотыкается и замирает, ее лицо искажается капризной гримаской:
— Я не хочу, не хочу, не хочу! Здесь нельзя! Надо уйти!
Отчаянно смотрит на меня блюдцами-глазищами. Черт, сейчас эта психическая выжжет мне мозги, заберет в свое сраное зазеркалье! Я отъеду в дурку — не в эту глянцевую, в настоящую — и Оля решит, что я ее тупо поматросил и бросил! Ну уж нет. Говорю твердо:
— Анюта, ты что же это, не слушаешься?
— Я слушаюсь, — пискает сумасшедшая и позволяет оттащить себя к сарайчику.
Только бы дверь была не заперта! Дергаю ручку со всей силы, выбивая ржавый замок. Толкаю девушку внутрь, захлопываю дверь, приваливаюсь спиной.
Тяжело дышу. Уровень адреналина в крови резко падает, и слабеют колени. Анюта хнычет внутри:
— Почему-у? Я же слу-ушалась! Пусти-и! Я тебя уведу в смыслы. Там хорошо и спокойно, вот увидишь!
Спрашиваю через дверь — без Дара, просто так:
— Анюта, что произошло? Почему ты вдруг решила меня увести? Ты раньше уже уводила людей?
Девушка не отвечает, только плачет навзрыд.
Ко мне почти бежит Леха:
— Эй, Саня, ты чего прилип к этому сараю? Нормально все?
— Нормально… теперь. Нашел я нашего выжигателя. И изолировал, уж как получилось. — Не могу удержаться от подколки: — Пока ты там на карточки дрочил. Это Анюта, которая… в своем зазеркалье живет. И иногда, значит, кого-то туда с собой забирает.
— Уфф, — выдыхает Леха. — Дурак я, что тебя одного отпустил… Ну да ты справился и без меня. Чем бы подпереть дверь?.. Вот этой доской, например, и еще кирпичами для надежности. Все, можешь отойти. Теперь не выберется. Что, правда эта блаженная людям мозги выжигает? А с виду такая безобидная, божий одуванчик прям.
Пожимаю плечами:
— Кто ж разберет, что у нее в башке. С ее точки зрения, она в какое-то хорошее место людей уводила. Хотела как лучше.
— Ладно, в изоляторе разберутся. Ты покарауль пока, чтобы никто дверь не открыл, а я спецперевозку вызову. Через пару часов подъедет. Сдадим нашу клиентку в режимный отдел и сразу выдвинемся отсюда. Вечером уже будешь свою пирожковую мастерицу обнимать.
— А по хищениям местным не будешь дело возбуждать?
— Да ну, мелочевка и не наш профиль — никакого резонанса. Давай, держи оборону тут. Я скоро.
Леха уходит размашистым шагом. Бдительно смотрю на сарайчик — Анюта даже не пытается выбраться, только тихо плачет внутри. Казалось бы, надо радоваться — опасная преступница обезврежена, теперь никто больше от нее не пострадает. Но никакого торжества я не испытываю.
