Почему же не идут за ним? Где командир, где боцман? Ведь погибнет он здесь, среди разбушевавшихся волн, на покинутом командой тонущем корабле. Егор вцепился в стойку и всхлипнул. Неужели до сих пор не обнаружили, что его нет? Им хорошо там в тепле, а он один, голодный и промерзший до костей… Мальчик рыдал все сильнее и сильнее…
Так он и прождал всю ночь в рубке, вздрагивая от сильных ударов, прислушиваясь к жуткому стону и завыванию шторма. И каждую минуту ожидая, что стихия разнесет в прах этот маленький ненадежный островок.
Утром океан клокотал по-прежнему. Егор увидел, что за ночь волны сорвали мачту, согнули в дугу шлюпбалки[53] и начисто переломали все леерные стойки. Корабль с кормой, почти полностью ушедшей в воду, накренившись градусов на тридцать, представлял грустное зрелище.
Егор очень хотел есть, его сильно мучила жажда, от слабости кружилась голова, а ноги были такими, будто в них совсем не было костей. Перебегая от предмета к предмету, он бросился в кают-компанию, где остались скудные запасы пищи и питья. Плотно закрыв дверь и накрепко задраив иллюминаторы, он залез на диван и, размочив в воде сухарь, стал жевать. На противоположном конце, из-за трубопровода, вылезла крыса и, уставившись на него злыми бусинками глаз, стала умываться и стряхивать воду. Егор бросил в нее ботинком, но она и не думала бежать, а только отодвинулась ближе к трубам и, ощерив усатую морду, зашипела.
— Пошла прочь! — дико закричал Егор.
Крыса, вильнув длинным мокрым хвостом, исчезла.
Ночью мальчик несколько раз просыпался от того, что крыса бегала по его ногам, но голод и усталость сморили его и заставили ненадолго забыться.
На рассвете шторм прекратился, ветер стих, над серым, свинцовым морем взошло холодное красное солнце.
Егор съел последний сухарь, положил в ящик стола оставшуюся банку компота и пошел бродить по кораблю. Его бил озноб, но спичек не было, и развести огонь он не мог.
В одном из рундуков он нашел английскую булавку, согнул из нее крючок и, распустив сигнальный фал[54] на нити, смастерил удочку. Для насадки решил использовать обгрызенные крысой остатки чавычи.
Днем, когда море окончательно успокоилось, он сел на борт и закинул леску в воду. Раньше они с боцманом часто ловили рыбу, и было ее всегда очень много. Эх, где-то он сейчас, боцман Евсеич? Егор почувствовал, как защипало глаза, и, чтобы не расплакаться, стал смотреть на уходящую в воду нить. Сколько он просидел — час или два, — он не помнил. Неожиданно леска натянулась, потом резко дернулась и пошла круто вправо. Егор, еще не веря в свою удачу, дрожащими руками стал судорожно выбирать удочку. Наконец из воды показалась сверкнувшая жестяным блеском рыба. Не помня себя Егор выдернул ее на палубу и, боясь, что она свалится за борт, упал на нее животом. Он чувствовал, как под ним трепещет крупная треска.
…Когда от рыбы осталась одна голова, Егор увидел, как из кают-компании выбежала крыса и, сев на хвост, уставилась на мальчика. Он бросил ей рыбий скелет, и она тотчас утащила его куда-то внутрь корабля.
— «Наездник» подходит. — Боцман открыл дверь командирской каюты. — Сейчас Егор прибежит. Ох, задам я ему!
— Передайте, пусть Булычев явится ко мне. — Командир хитро подмигнул: — Поход походом, а дисциплина должна быть. А то болтался где-то две недели, и я, признаться, соскучился по его бесконечным вопросам.
— Сейчас скажу сигнальщику. Отчитаем чертенка для порядка, — добродушно проворчал боцман. — Здесь без него словно пустота какая, а ему, паршивцу, наверное, хоть бы хны!
Спустя полчаса в каюту командира постучали:
— Разрешите войти, товарищ командир! — На пороге стоял здоровенный, краснощекий моряк.
— Входите.
— Матрос Булычев прибыл по вашему приказанию!
— Я вас не звал. Впрочем, как вы сказали ваша фамилия?
— Булычев. — Матрос улыбнулся. — Не знаю почему, но мной еще в Кроноцком кто-то из ваших интересовался. Фамилия-то знаменитая.
— Погодите, погодите! — Командир встал. — Ничего не понимаю! Вы говорите, что Булычев — это вы?
— Ну конечно, я, а кто же еще! — удивился моряк.
— А у вас на спасателе мальчика, юнги, не было, тоже по фамилии Булычев? Беленький такой, круглолицый.
— Нет, у нас только свои, чужих никого. А юнг вообще нет.
— Что за чертовщина такая! И вы никого с «Лейтенанта Шмидта» не снимали?
— Снимали, но среди них ребят не видно.
— Хорошо. Идите и пришлите боцмана ко мне. Срочно!
Из Авачинской губы, оставляя за собой пенистый бурун, на полном ходу летел торпедный катер. Не отрывая бинокля от глаз, на мостике рядом с командиром стоял боцман…
Вдали серым силуэтом виднелся сиротливо сидящий на мели «Лейтенант Шмидт»…
— Все обошел, можно сказать, на брюхе оползал, — нигде нет! — Боцман снял шапку, вытер вспотевшее лицо и опустился на бухту троса. — Но был он здесь, точно был. Ума не приложу, где малец! Куда мог деться, неужто погиб? Ведь сколько времени прошло. И шторм был… Как же это я, старый дурак, недоглядел!
— Не паникуйте, боцман, давайте еще раз осмотрим. — Командир прыгнул на борт и пошел на мостик. — Если не найдем, сообщим постам наблюдения и летчикам.
Поиски ни к чему не привели, Булычев исчез…
Через два дня береговой пограничный дозор обнаружил в тридцати километрах от залива Кроноцкого обессилевшего, лежащего на галечном пляже, почти потерявшего сознание мальчика, которого немедленно доставили в госпиталь. Когда мальчуган смог говорить, то сообщил, что он юнга с «Лейтенанта Шмидта»…
Уже третий день есть было нечего. Рыба, очевидно, куда-то ушла, а морские птицы — бакланы, топорки и глупыши, словно чувствуя опасность, избегали садиться на покинутый людьми корабль. Сначала Егор пытался жевать кусочки кожи, найденные в малярке, но от них только резало в животе и саднило рот. Сегодня же он допил и последние капли влаги, собранные накануне во время дождя. Юнга лежал на палубе и с грустью смотрел на далекий берег. Так больше нельзя, подумал он. Раз не идут за ним, значит, произошла какая-то страшная ошибка. И надо что-то делать. Только не сидеть и не ждать. Иначе он умрет здесь от голода и жажды.
Егор встал и, еле передвигая ноги, пошел на затопленную почти до самой палубы корму. Море тихо перекатывалось по деревянному настилу. Вся поверхность залива была на редкость спокойной и гладкой, лишь мелкая рябь от слабого ветерка изредка пробегала и уходила к подернутому голубой дымкой берегу. Юнга приложил ладонь к глазам и посмотрел туда, где у кромки воды расходились белопенные гребни прибоя. Да, до берега не больше одной-двух миль. О том, чтобы достичь суши вплавь, нечего было и думать. Даже в разгар лета вода здесь холодна, как в горных реках. А если… Егор еще полностью не осознал своего решения, но почувствовал, как его бросило в жар от мелькнувшей в голове мысли. И как это не догадался сразу? Вероятно, все его думы были направлены на то, что вот-вот за ним придут, и он даже не, искал выхода, а просто сидел и терпеливо ждал. А теперь? Ну конечно, надо попытаться переплыть залив на чем-нибудь. Ну, хотя бы попробовать смастерить плот.
