Аварц выскочил от Сычова взволнованный. Разговор, очевидно, был не из приятных. Это еще больше насторожило Степана, тем более, что Аварц чуть ли не бегом бросился к себе. Может, собрался удрать? А что, возьмет сейчас вещички — и поминай как звали…
Степан осторожно подкрался к окну. Аварц, сидя за столом, лихорадочно просматривал какие-то бумаги и торопливо рвал их.
«Уничтожает вещественные доказательства преступной деятельности, — мелькнуло в голове. — Заметает следы перед бегством!» Этого Степан допустить не мог. В следующую секунду он распахнул дверь кабинета и крикнул:
— Не двигаться! Руки на стол!
Аварц вздрогнул.
— Ты кто такой? — испуганно спросил он, рука потянулась к кобуре.
— Встать!
Аварц медленно поднялся.
— Что тебе надо? Откуда взялся? — Он был явно растерян. — Постой, да ты из конторы Ефремова. Я тебя видел, братишка!
В радостном восклицании Степан уловил фальшивую ноту и, отступив на шаг, скомандовал:
— Ни с места! Стреляю без предупреждения!
— Да ты что? Свой я…
— Перестаньте, Аварц! — перебил его Степан. — Нам все известно. Вы арестованы.
До этого момента все шло если и не совсем правильно, но без особых отклонений от нормы, как потом сказал Ефремов. А дальше…
Зачем ему понадобилось тут же выяснять подробности убийства Долгова, сообщать о плаще, найденном в чулане Тутышкина, и главное — показывать злополучный ключ? Аварц, как его увидел, отпрянул, будто от гадюки, и с ужасом посмотрел на Степана. Тому никогда не забыть этого взгляда. Кто мог предположить, что Аварц бросится на него вот так вдруг, с диким воплем. Прыжок оборвался на половине. Степан увидел искаженный гримасой рот, руки, сжатые в кулаки, не глаза — сплошные белки. И выстрелил…
Голос Ахмеда опять вторгся в мысли Степана.
— Скоро на место придем. Перевал сзади…
— Побыстрей бы, — ответил Степан, поеживаясь.
Небо над горами посветлело, звезды поблекли. Заметно похолодало. Хорошо, что по настоянию Ахмеда надели шинели, а то закоченеть недолго. Только в горах и бывает в разгар лета такая холодина…
Выстрел ударил неожиданно. И тут же загремело впереди. Упал боец, потом второй… Кое-кто укрылся за камнями. Рассредоточиться на узкой горной дороге было негде. Оставалось залечь и открыть ответный огонь. Ахмед подполз к Степану.
— Засада, шайтан дери! — прохрипел он. — Туда надо! — ткнул вперед рукой.
— Может, обратно на перевал?
— Нет, джан, — Ахмед решительно покрутил головой. — Нас ждут. Туда надо! Скорее!
Степан и сам понимал, что спасение сейчас в быстроте действии. Если чуть помедлить, всех перестреляют.
— Слушай мою команду! — приподнялся Ахмед. — Вперед, за мной!
Бойцы устремились за Ахмедом прямо на засаду. Отстреливаясь, они бежали по дороге, как вдруг раздался крик:
— Умерджан! Товарищ Умерджан!
Степан оглянулся. Ахмед лежал на боку, подогнув под себя ноги. Будто прилег на секунду отдохнуть…
Степан бросился к нему. Пуля сбила фуражку. Обожгло кисть левой руки.
Степан перевернул Ахмеда на спину. Рванул шинель на груди, приложил ухо к сердцу. Оно не билось…
В кабинете наступила тишина — сразу стало слышно, что за окном монотонно стучит дождь. «Как он не понимает, — с отчаянием думал Степан. — Не могу я туда идти. Ни за что! Перестреляю же гадов!»
Он уже полчаса убеждал Ефремова, что не в состоянии вернуться в дом Тутышкина. Сознает, что надо. Теперь, когда его раскрыли, а это ясно как божий день, можно отлично сыграть на его мнимом неведении. Но Степан не в силах себя перебороть. Перед глазами стоят Ахмед и другие товарищи. Сколько хороших людей положили, гады!..
Ефремов надрывно закашлялся и отвернулся. На его впалых щеках проступили розовые пятна. Тыльной стороной ладони он вытер выступившие слезы и с виноватой улыбкой сказал:
— Бьет, проклятый, изнутри… Не обращай внимания.
Острая жалость резанула Степана. Ефремову явно хуже. Глаза лихорадочно блестят, кашляет почти беспрерывно, и всякий раз на платке остаются кровавые отметины. «Лечиться надо, Петр Петрович, на курорт бы вам», — сказал ему как-то Степан. Ефремов усмехнулся: «А мы и так с тобой на курорте. Чем наш Каспий хуже, скажем, Средиземного моря?» Потом помолчал и с тоской добавил: «Поздно. И не спорь со старшими, Корсунов, По таким делам я сам доктор. Тюремный университет прошел. Поздно! Только ты ни-ни… Насколько хватит — и ладно, — сказал негромко, но твердо. — Чем лежать на больничной койке, цепляясь за каждую минуту бесцельной жизни, лучше пользу делу приносить…» В этом был весь Ефремов.
— Дежурный, сообрази-ка нам чайку, — попросил Ефремов, приоткрыв дверь кабинета. — Да погорячее.
Все на оперпункте знали, что начальник любит обжигающе горячий чай, пьет вприкуску, чашку за чашкой.
Степана это покоробило. Время ли гонять чаи! Ефремов, по его мнению, выглядел чересчур спокойно и буднично, словно ничего не случилось: ни засады в горах, ни гибели многих достойных ребят, ни провала операции.
Дежурный принес кипяток и заварку. Ефремов достал из стола два куска сахара и несколько баранок.
— Подсаживайся ближе, Корсунов. Ничего нет вкуснее чая, да и взбадривает.
— Не хочу, благодарствую! — ответил Степан и демонстративно отвернулся.
— Напрасно отказываешься. — Ефремов налил заварку по крепче. — За чаем разговор получается другой. Чай даже Феликс Эдмундович любил.
Степан недоверчиво посмотрел на Ефремова: к чему клонит? Зря не стал бы Дзержинского вспоминать.
— Да-да, — подтвердил Ефремов, ломая баранку, — пред ставь себе, любил. Не понаслышке знаю, доводилось встречаться, Однажды вызывает меня на доклад. Здоровается и первым делом предлагает: «Давай-ка чайку, Ефремов, выпьем. Устал, вижу, с дороги, а чай взбадривает…» Я тогда действительно две ночи не спал, с юга на перекладных добирался. Как услышал эти слова, сразу от сердца отлегло: чаепитие — занятие дружеское.
Ефремов откинулся на спинку стула и продолжал с улыбкой:
— Понимаешь, я, пока шел, чего только не передумал. Докладывать-то нужно было начальнику войск, а тут говорят: Дзержинский мной интересовался… Пока по коридорам управления петлял, все свои грехи в уме перебрал. Не станет же Феликс Эдмундович просто так вызывать. Может, промашку дал в чем-нибудь?.. Мы тогда как раз атамана Серого доколачивали. Банду почти всю уничтожили, а сам он трижды из-под носа уходил. Ну, думаю, вот за это мне и всыплют.
Степан придвинулся к столу поближе. Ефремов отхлебнул несколько глотков чаю.
