Травен еще раз пришел в сознание на обратном пути — когда марсоходы въехали в живую изгородь Лернг Нохта. Он велел водителю подъехать к пагоде. Затем левой рукой он открыл холщовый чемодан и достал тщательно завернутый рулон бумаг. Монах с крысиным лицом почти поднялся с земли перед башней. Травен содрогнулся от отвращения, но взял верх. Не говоря ни слова, он жестом предложил монаху взять рулон с марсохода.
Монах жадно бросился на свиток, разорвал обертку, сорвал скотч. Потом он упал на колени и начал причитать, рыдать, петь, бормотать.
«Он говорит, — перевел Чук, — что молитвы монахов были услышаны». Он говорит, что теперь к тебе придет много хорошего. И что опасности будут далеко.
— Скажи ему, — с усилием прошептал Травен, — чтобы перестал бредить. Я больше не боюсь никаких опасностей. Я не жду ничего хорошего.
«Жизнь человека коротка и непостижима», — ответил монах с крысиным лицом, поднимаясь с колен. - Никогда не знаешь, что нас ждет через час.
— Мне все равно, — прошипел Травен. - И пойдем отсюда.
Монах сунул руки в рукава мантии и пристально посмотрел на перевязанную руку Травена.
«Пусть иностранец еще подождет», — сказал он Чуку.
Через мгновение он вернулся с маленькой фарфоровой баночкой в руке.
«Этот бальзам, — сказал он, — лечит все ожоги».
- Откуда он знает, что я обгорел? — спросил Травен сквозь стиснутые зубы.
«Кто смотрит в глаза богам подземного мира, — ответил монах, — тот должен познать укус огня. Если бы не наши молитвы, ты бы сгорел, как сухой куст, иноземец. А теперь разверните ему эту тряпку.
Монах окунул палец в банку, затем прикоснулся им ко лбу. Деликатным, почти незаметным движением он провел несколько раз пальцем по опухшему воспаленному ожогу. Травен не чувствовал боли. Через мгновение его охватило сладостное облегчение и великий покой. Рана, казалось, сразу начала опухать.
«Я отвратил от тебя смерть, иностранец», — сказал монах, закручивая крышку кувшина. - Семена гибели уже зародились в твоей ране. Теперь с тобой все будет в порядке. Это наша плата за то, что вы держите свое слово. Но я должен вас кое о чем предупредить. Не берите с собой эти столовые приборы. Они могут принести людям величайшее несчастье.
- Откуда он знает, что содержится в этих контейнерах? Откуда они все это знают?
Монах вытащил из складок своего одеяния небольшой золотой конус, подвешенный на пеньковой нити. Он стоял над букетом цветов, растущих в канаве, держа в двух пальцах правой руки отвес.
Через некоторое время пешка начала ритмично вращаться.
«Цветы хороши», — сказал монах. - Золотое сердце вращается в соответствии с движением Солнца. Теперь посмотрим.
Он подошел к марсоходу и попросил Синга бросить на землю пачку сигарет. Отвес на мгновение качнулся, а затем начал вращаться влево.
- Эта трава вредна, иностранец. Золотое сердце говорит правду. Так что смотри, что ты несешь с собой.
Он подошел к одному из контейнеров из Грота. Отвес резко качнулся, а затем начал вращаться так быстро, что в воздухе виднелась только одна золотая полоса. Круг, который он очерчивал, был около полутора футов в диаметре.
Травен смотрел на сцену прищуренными глазами.
«Хватит этого колдовства», — сказал он. - Я хочу наконец поспать. Спроси его, Чук, знает ли он что-нибудь еще об этом городе?
Монах покачал головой.
- Мы знаем всё и ничего не знаем. Мы можем читать мысли на расстоянии, знаем прошлое и будущее. Но царство темное, наши мысли не могут проникнуть в него. Мы не знаем, кто их сделал. Мы не знаем, почему он умер.
— В ваших хрониках об этом ничего не сказано?
- Иностранец, есть тайны, которых ты не поймешь.
- Вы не спрашиваете, что случилось с немым?
- Он рассказал нам все.
- Как это? Он мертв!
- Мы можем разговаривать и после земной смерти.
— И что он тебе сказал, если не может говорить?
Нам не нужен язык. Иностранец, еще раз предупреждаю: не бери с собой эту посуду.
- Что в них такого неряшливого?
- Власть и смерть.
- У меня нет сил разгадывать твои загадки. Что это - яд? Эликсир бессмертия? Жидкое небо? Кто и когда приготовил эти блюда? Вы скажете, что им сотни лет, но как они сделаны без швов и стыков?
- Они приходят со звезд.
Травен опустился на сиденье марсохода. Ему надоели все азиатские тайны, жара, боль, джунгли. Он кивнул Сингу. Они отправились в путь. Монах наблюдал за ними, пока марсоходы не исчезли за поворотом.
Когда они миновали последнюю внешнюю стену пагоды, послышался пронзительный насмешливый смех, от которого у них по спине пробежала дрожь.
На выступе стены сидела чудовищная черная обезьяна. Ее почти человеческое лицо раскрылось презрительной, ненавидящей гримасой.
Обратный путь в Бангкок занял целых три дня. Травен то терял сознание, то приходил в сознание, дремал и бредил. Временами он выглядел слабым, но совершенно здоровым; через четверть часа он впал в состояние, напоминающее летаргию.
Когда они прибыли в отель «Ориентал», Травену пришлось сначала поругаться с администратором, который отказался впустить оборванного, волосатого и, очевидно, в полубессознательном состоянии бродягу. Потребовалось две тысячи бат, чтобы убедить его, что он имеет дело с американцем.
Травен сделал последнюю попытку. Он позаботился о том, чтобы контейнеры были перевезены в арендованный банковский сейф. Он заплатил Чуку оговоренную сумму и щедрые чаевые обоим водителям. Он также дал пятьсот долларов Нуми, который вернулся из Лернг Нохты по своим делам и, очевидно, имел серьезные проблемы со своим полицейским начальством. Трэвен дал запечатанные письменные показания в виде четырех аудиокассет в американское консульство, заменил свой паспорт и сам был отвезен в больницу «Белый слон». И только когда его положили на удобную кровать в хорошо кондиционированной палате, Травен окончательно потерял сознание.
Он пробыл в больнице «Белый слон» пять недель. Когда он ушел от него, он был совершенно здоровым человеком физически, но душевно изменился глубоко. Ожоговая рана зажила почти бесследно.
ХХ
Днем 3 сентября доктор Гарольд Травен приземлился в аэропорту Айдлуайлд в Нью-Йорке. Четверть века он носил имя президента Джона Кеннеди, против которого Травен не возражал; однако он был привязан к традиционным названиям и упорно называл гигантскую взлетно-посадочную полосу старой.
Ему было так хорошо – на самом деле, здорово! - что он наслаждался ранним ужином в каком-то прекрасном итальянском ресторане на Второй авеню и даже позволил себе небольшую поблажку в виде манхэттенского коктейля и графина Кьянти. Алкоголь разблокировал внутренние тормоза в нем, которые, как он думал, были заблокированы навсегда, когда он с нечеловеческим усилием взбирался по вертикальной стене пропасти. Он увидел снова сбившихся в кучу слепых крыс, мохнатые лапы пауков, груды черепов и скрещенных костей. Он не позволил себе вспомнить о мумии. С одной стороны, он с ужасающей ясностью видел рушащийся катафалк и тонкую, холодную руку трупа, выхватившего у него фонарик; с другой, он упорно убеждал себя, что это был какой-то сон, какое-то безумное заблуждение, не имеющее ничего общего с действительностью.
Он оглядел переполненную столовую. Люди ели, пили, смеялись. Они не знали, что среди них гость из другого мира. Интересно: если бы он рассказал собравшимся гостям хоть какие-нибудь из своих удивительных приключений – нашелся бы хоть один человек, который не посчитал бы его сумасшедшим? Вероятно, только последователи внеземных цивилизаций захотят выслушать его как ключевого свидетеля. Что, если по этой комнате ползут белые змеи с фиолетовыми головами?
Он оплатил счет, взял такси до Восточного аэровокзала на Первой авеню, лично бросил оба контейнера в багажник такси и велел отвезти их на Бликер-стрит.
Он с любопытством оглядел окрестности, которые до недавнего времени были его приютом, гаванью и местом единственной радости жизни. Сейфы молча стояли на своих местах, чистые и блестящие, как всегда. Посуда, накрытая чехлами, спокойно ждала момента, когда ей снова воспользуются.
