Хор облегченно вздохнул.
— Выберемся!
Аде опустил глаза.
— Если повезет, сэр, — сказал он хмуро.
— Повезет! Мне всегда везет!
Хор остановил свой взгляд на раненой ноге.
— Даже и сейчас — пуля в ногу, а не в лоб!
Аде кивнул.
Хору действительно везло. Он вспомнил об этом сейчас, сидя в кресле у камина, в котором догорали тяжелые бруски красного дерева, и довольно улыбнулся: счастье не изменило ему. Ведь точно так же, почти чудом, ему удалось избежать «котла» в Сталинграде много лет назад. И тогда раненый Хор проскочил по дороге на изрешеченном БМВ — по дороге, которую уже несколько минут спустя перерезали русские. Но тогда он был молод, силен, решителен… Хор усмехнулся — молодость ушла, но на смену ей пришел опыт.
И все же он завидовал молодости. Он завидовал юности Майка Брауна, его неопытности и тому, что называл «сопливым идеализмом». В конце концов, он, Хор, сходит со сцены, а на смену ему приходят люди типа Майка Брауна. И что из того, что парень немного сентиментален — с годами это проходит.
— Прибыл майор Лео, сэр! — доложил с порога один из наемников.
— Точно! — пробасил и сам майор Лео, отстраняя солдата со своего пути.
Он вошел тяжелым, усталым шагом, прислонился к стене у самой двери, кивнул Хору и обвел тяжелым взглядом холл.
— Однако вы здесь неплохо устроились! — хмыкнул он. — Со стаканом у камина…
Пестрая куртка его была изорвана, закатанные рукава обнажали тяжелые, поросшие рыжей шерстью руки. Он был высок, широкоплеч, и лишь рост скрадывал тяжелую полноту.
Лео вытер мясистое лицо о свою волосатую руку, перевел дух.
— Почему Сарыч приказал нам пробиваться к тебе? — спросил он Хора, направляясь к столу.
— У меня здесь пока тихо, — пожал плечами немец. — Место удобное для высадки. Мы сами не знали, что высадимся здесь, потому не знали об этом месте и черномазые…
Он внезапно вспомнил об Аде, спокойно стоявшем за спинкой его кресла.
— Сержант! Идите и примите под свое командование людей майора Лео!
— Слушаюсь, сэр!
Аде вышел, печатая шаг, и Хор с удовольствием проводил его взглядом. Лео перехватил его взгляд, усмехнулся.
— Все играешь в солдатики?
Он налил себе стакан виски, понюхал жидкость, посмотрел на свет.
— Везет тебе! Хор махнул рукой.
— Как всегда. У меня тут кое-что есть про запас. Не поверишь — сам министр экономики Гвено!
— Ого!
Лео выпил, с интересом посмотрел на Хора, шутливо погрозил ему мясистым пальцем.
— Ах ты, старый лис! Думаешь, габеронцы согласятся выпустить тебя из мышеловки в обмен на неиспорченное здоровье его превосходительства? Или ты уже начал торговаться за свою шкуру?
Хор пропустил это замечание мимо ушей.
— Если все идет по плану, вторжение в долину реки Кири уже началось, — сказал он сухо. — Армия Боганы будет скована, там ведь наступают танки. А с милицией и горсткой бродяг Кэндала мы тут управимся. Главное для нас — удержать плацдарм.
— А стоит ли?
Лео поднял мохнатые рыжие брови, напряжение, до сих пор не сходившее с его лица, ослабло.
— Дай-ка мне виски. Дьявол, ногу мою они все-таки зацепили.
Хор засопел, стиснул зубы и сунул руку в карман.
— Выпьем за удачу!
— Выпьем! — охотно согласился Лео.
Он повернулся к столу, и почти в то же мгновение что-то тупое и горячее гулко ударило ему в спину, разрывая, раскалывая его могучее тело. Бельгиец рухнул лицом в тарелки, в предсмертных судорогах цепляясь за стол.
Хор твердо знал, что одного его габеронцы охотнее обменяют на жизнь двух заложников, чем вместе с его другом Лео.
Гараж, в котором по приказанию Хора заперли Корнева и Гвено, охранял Джимо. Добродушный проповедник меланхолично шлепал по теплым лужам, оставленным ливнем на плотном, хорошо утрамбованном и посыпанном гравием дворе.
За воротами гаража горел яркий свет: мощная лампа под плоским железным абажуром освещала голые стены, верстак.
Мануэль Гвено сидел на старой шине, которую они выкатили из-под верстака на середину гаража. Корнев молча ходил взад и вперед от задней стены гаража к воротам и обратно, кружил вдоль стен, не останавливаясь ни на мгновенье.
Он думал о сыне, о том, как все произошло случайно и нелепо. Он горько усмехнулся: а так ли уж все это было случайно и нелепо?
Ведь он, Корнев, в сущности, знал, что вторжение вот-вот начнется. Об этом знала вся страна. Наемники скапливались на границах, португальцы проводили маневры на побережье, их военные суда то и дело появлялись в прибрежных водах республики. Речь шла только о сроках. А когда республиканское правительство объявило, что конфискует контрольные пакеты акций иностранных банков, стало ясно, что вторжение начнется в ближайшие недели. Габерон чувствовал, что на него надвигается гроза, и готовился к ней.
И Корнев сначала твердо решил написать Жене, чтобы этим летом он не приезжал. Потом передумал. У парня были последние каникулы, и он так любил Африку! Но где-то в глубине души была и другая мысль — сыну пора становиться настоящим мужчиной. А если ему придется понюхать пороху, что ж, это пойдет только на пользу.
Не было для него случайностью и участие сына в побеге Мангакиса и Елены. Да, советник поднялся наверх не затем, чтобы бежать: он был готов к побегу морально, разговоры в холле сделали свое дело. Но Корнев был уверен, что организовал побег его сын — не таков он был, чтобы не попытаться чего-нибудь предпринять, чтобы молча сидеть и ждать сложа руки своей участи.
Слишком хорошо знал Корнев характер своего сына! Он сглотнул комок, подступивший к горлу. Что там, в холле? Что задумал Хор? Что с Евгением? Корнев не верил, не хотел верить, что с сыном может случиться что-нибудь…
Гвено встал и подошел к нему, видно, хотел что-то сказать, но так ничего и не сказал.
Неожиданно ворота скрипнули и приоткрылись. В широкой щели появилась добродушная физиономия Джимо.
— Пардон, маета… — сказал он робко, протискиваясь в гараж. — Свет… можно мне свет?
Он говорил на ломаном английском языке и был явно смущен.
— Я не закрывать дверь? О'кэй, маста?
Джимо обращался к Корневу: белый человек был для него хозяином на всю жизнь, что бы ни случилось вокруг.
Корнев безразлично пожал плечами.
— Танкью, маста, — расплылось в широкой улыбке лицо Джимо. — Танкью…
Он попятился и скрылся, оставив ворота приоткрытыми. Гвено осторожно подошел к воротам и выглянул наружу. Затем он обернулся, прижал палец к губам и кивнул Корневу. Тот, стараясь не шуметь, подошел к нему.
Снаружи, присев на корточки, расположился Джимо. Он держал в полосе света перед собою — почти на вытянутых руках — тонкую книжечку в твердой обложке из прозрачного пластика. Толстые губы его шевелились, он старательно морщил лоб, неуклюже выговаривая вполголоса английские слова.
