-В смысле? - Корвин-Коссаковский растерялся.
-Сами они себя не уберегут.
-А... да. - Арсению было тошно. Он заметил то же, что и Порфирий: девицы были легкомысленны, - точь-в-точь как их мать. Они жадно ловили страстные мужские взгляды, явно чувствовали себя желанными и отчаянно кокетничали.
Что ж, желание нравиться рождается у женщин прежде желания любить...
Сам Корвин-Коссаковский на балу пытался посмотреть на племянниц отчуждённым взглядом мужчины - и ужаснулся. Это были именно те пустые существа, которых похотливое мужское желание безошибочно вычленит как легкую добычу. С ними не о чем было говорить, ничтожность жизненного опыта не позволяла им разобраться в том, кто перед ними, отсутствие нравственных устоев и умения думать делало их совершенно беззащитными перед любым соблазнителем, низменность вкусов и притязаний позволяла почти любому светскому вертопраху с легкостью покорить их.
Кого винить? Как удивительно - ведь потеряны были всего несколько лет взросления, всего несколько лет, пока их мать, поглощенная своими истериками и видениями, и отец, пустой и суетный, проводили время в праздности. Впрочем, занимайся они дочерьми - они, возможно, воспитали бы нечто и вовсе непотребное. Это казалось Арсению непонятным. Он не видел вины девочек в том, что они родились не в лучшей семье, но при этом - не видел и выхода из ситуации... Минутами недоумевал. Недостаток ума и жизненного опыта - не греховны, но, увы, пагубны. И что делать?
Господи, спаси и сохрани...
Глава 4. Тревожная неделя.
Бесы гнусны, их сознательное противление благодати обратило их в невообразимые чудовища.
Но, будучи по природе ангелами, они обладают необъятным могуществом.
Малейший из них мог бы уничтожить землю,
если бы Божественная благодать не делала бессильной их ненависть.
Преп. Серафим Саровский
Субботнее утро Корвин-Коссаковский убил на размышления. Он решил не торопиться, но проследить, кто из всех этих галантных кавалеров навестит дом князя Палецкого в ближайшие дни, а кроме того отправил депешу в Париж, чтобы разузнать о Протасове-Бахметьеве. О Данииле Энгельгардте и Германе Грейге нужно было разнюхать в Яхт-клубе, где у него был свой человек, за остальными просто следить. Но главное - Аристарх Сабуров и Александр Критский. Слишком красивы, слишком...
Сказано - сделано. Но чиновничий аппарат весьма сильно пробуксовывал в выходные, и в итоге нужные сведения Корвин-Коссаковский получил только вечером в понедельник. Что же, Протасов-Бахметьев и вправду был известен в Париже, хоть в последнее время там не появлялся, выехав в Берлин. Он был известным меломаном, коллекционером и собирателем антиквариата. Говорили, что получил солидное наследство. В Яхт-клубе подтвердили, что Даниил Энгельгардт и Герман Грейг там завсегдатаи. Борис Лурье, крупье Яхт-клуба, передал Корвин-Коссаковскому приглашение зайти поболтать.
Арсений Вениаминович именно так и собирался поступить.
Теперь оставалось навестить сестру, узнать, кто из молодчиков наведывался в дом. К его удивлению, Мария сообщила, что в воскресение заходили Всеволод Ратиев, Даниил Энгельгардт, Макс Мещерский и Протасов-Бахметьев. С коротким визитом был и Андрей Нирод. Ни Аристарх Сабуров, ни Александр Критский не заглядывали.
Корвин-Коссаковский ничуть не огорчился, но был несколько растерян. Не ошибся ли он? Где логика?
Ему казалось, он исходил из правильных суждений: бартеневской нежити гораздо удобнее было представиться людьми состоятельными и привлекательными внешне. Это выгоднее, ибо действует безотказно, и девицы куда быстрей клюнут на богача-красавца, нежели на разоренного или урода. Между тем, зашли Ратиев, отнюдь не блещущий красотой, обнищавший Энгельгардт, шальной герой Мещерский да толстяк Протасов-Бахметьев, на которого девицы почти и не глядели. Как же так? Корвин-Коссаковский даже несколько испугался - на карте стояло слишком много, чтобы допускать ошибки.
Он снова решил отложить разговор с Ниной и Лидией. Предостережений против молодых мужчин и советов вести себя сдержанно и осмотрительно, они слышали достаточно, но никогда им не следовали. Беда была еще и в некотором, замеченном им и сестрой лицемерии девушек: они скромно опускали глаза, выслушивая наставления, не вступали в споры и избегали пререканий, и, казалось, понимали сказанное. Увы, их последующее поведение всякий раз неопровержимо доказывало, что слова родни улетели по ветру. Он надеялся теперь просто напугать их рассказом о ловеласе и преступнике, но пока не понимал, кого нужно обвинить.
Арсений снова задумался. Мог ли быть искомым упырем - вообще одним из троих - Всеволод Ратиев? Точно ли разорён Энгельгардт? По отношению к ним Корвин-Коссаковский просто верил глазам и рассказу графини Нирод, а между тем... точны ли сведения графини? И Ратиев... Красота нужна обольстителю Клодию, но зачем она упырю Цецилию или мертвецу Постумию?
Господи, помоги, подскажи! Арсений нервничал и злился на собственное недопонимание, называл себя идиотом и плохо спал ночью. Ему все мерещились какие-то кошмарные призраки, подкрадывающиеся к девицам и разрывающие их на куски, а где-то на задворках сознания звучал тихий напев флейты и заведенной монотонной шарманкой звенели слова: "Augustin, Augustin, leg' nur ins Grab dich hin! Oh, du lieber Augustin, аlles ist hin!.."
Он просыпался в холодном поту.
Понедельник не принёс новостей о гостях графини Нирод, зато во вторник у Марии Вениаминовны побывали Александр Критский и Аристарх Сабуров, и снова - Макс Мещерский и Протасов-Бахметьев. Мещерский пригласил Лидию с Ниной на прогулку, но девицы сослались на боязнь простудится: на дворе и вправду сильно похолодало. Княгине показалось, если бы девиц на прогулку пригласили Сабуров или Критский - им бы любой мороз был нипочём, но оба они всего-навсего засвидетельствовали своё почтение хозяйке дома, её очаровательной дочке и племянницам. Критский осведомился об адресе князя Любомирского, а Сабуров и вовсе ни о чем не спросил, только сообщил, что собрался на службу в Исаакиевский.
Тут случилось чудо. Лидия, до того не выносившая посещений церкви, вскоре после ухода Сабурова попросила карету и поехала в храм. Кучер Палецких на вопрос Корвин-Коссаковского, куда он возил барышню, ответил, что как раз к Исаакию. Девица была на службе. Потом вышла из собора с тем барином, который до этого визит делал, но он распрощался с барышней, в карету её посадил, а сам в своём экипаже уехал.
