Джентльмены сидели поодаль на веранде плоского дома, пили крюшон из виски с пальмовым молоком и смеялись. Джентльменов было трое, их лица под шлемами доказывали, что они часто пьют крюшон, но редко смеются.
Крюшон отдавал нашатырем и огнем, от него в глазах плыл дым и глотка становилась как войлок. Старались не пить, все, кроме доброго отца Пуддля. Волков рассказал о судьбе парохода «Констеллешион». Преподобный воодушевился и начал длинную проповедь, но внезапно исчез и вскоре появился, увитый гирляндами ярко-красных мясистых цветов. Вокруг него плясали четыре кофейных девицы в почти купальных костюмах, но он был несчастлив, он прижимал к груди жареного поросенка и горько плакал. Его увели спать.
Всю ночь горели костры и ацетиленовые прожекторы. Пели и пили всю ночь, а утром пошли встречать пароход.
Он пришел с запада, назывался «Матахива» и шел на Таити. Хозяева острова категорически отказались расстаться с преподобным, они хотели, чтобы он их просвещал, и поэтому его не разбудили.
На пароход прибыли одни и могли говорить о себе что угодно. Волков записался Джоном Вульфом, а Мишу записал Майкелем Трайпом. Это был честный перевод подлинных имен и фамилий на английский язык.
Место рождения?- написал Петербург: в Штатах есть такой.
Профессия? — думать было лень — написал: натуралисты.
Джессика решила для простоты стать сестрой Волкова. На этом разошлись по каютам и легли спать.
Во сне стучал якорный канат, мягко пульсировала машина и медленно качалась койка.
«Матахива» вышла в море.
На Тонгарева в группе Пенрин перебрались на шхуну «Красавица Оатафу». Она не была красавицей: на ней не было ни одного незаплатанного паруса, ни одной чистой палубной доски и от нее пахло тухлыми устрицами. Это-запах жемчужного промысла.
Экипаж состоял из пяти круглоглазых, высоких и светлокожих канаков. По вечерам они собирались на носу и пели сентиментальные песни. Капитан, волосатый и пьяный, просыпался только, когда шхуна подходила к какому-нибудь населенному острову. Он съезжал на берег и через час неизменно возвращался, бешено ругаясь. Шхуна снималась и шла дальше. Так было на Ракуанга, на острове Нассау и на островах Опасности.
Чем капитан занимался на берегу, было неизвестно и неинтересно. Шхуна приближалась к обещанному архипелагу Самоа и дела было много. Два часа в день Волков учил Джессику русскому языку и два — Мишу английскому. С Мишей было труднее.
— Здравствуй, товарищ Миша,- сказала она на третий день.
— Ол райт,- ответил Миша, но дальше разговор не пошел.
На острове Мануа капитан задержался два часа.
Возвращаясь, он стоял на корме шлюпки, размахивая огромными руками и чуть не плевался огнем.
— Чертов Штром!- заорал он, выскакивая на палубу.- Удрал на Таити,- и добавил два десятка нелестных выражений по адресу Штрома.- Мы идем назад. К дьяволу Самоа, идем на Таити!
Отправляться на Таити было не к чему. Напоминать капитану о деньгах, уплаченных вперед за переход до порта
Апиа, главного города Самоанского архипелага — тоже. Сошли на берег.
До Апии было всего восемьдесят миль. Пошли на огромной туземной лодке. Тридцать рослых самоанцев с венками на головах пели боевую песнь и в такт били воду короткими веслами.
— Римская галера,- сказал Волков.
— Физкультура,- ответил Миша, и Волков улыбнулся: Мишку ничто не изменит.
— Она долбленая,- вдруг заявил Миша,- из одного гигантского ствола… вроде твоей любаньской березы.
И оба улыбнулись.
Апия — хороший город. С восемью улицами, тремя отелями и просторным зданием суда, где поет хор протестантской миссии в те дни, когда не играет джаз-банд. Но с прошлого года, после того как туземцы обиделись на англичан, утопили миссионера и изжарили шестерых полицейских, в нем ощущается некоторая натянутость.
У трехсот расстрелянных осталось много недовольных родственников и друзей. Поэтому на рейде стоял австралийский миноносец «Варрего».
Оставаться в Апии не хотелось, тем более, что местная еженедельная газета «Самоан Таймс» сообщала об аварии «Констеллешиона» и таинственном похищении кинозвезды Драгонетт. Поисками руководил сам Ларри Триггс, прибывший на своей яхте на Фэннинг.
С первым же пароходом отправились на Фиджи и по пути перескочили со вторника прямо на четверг — прошли демаркационную линию.
Сува значительно больше Апии.
Прошли по магазинам, оделись с ног до головы в белую фланель и осмотрели все достопримечательности: парк губернатора и сломанный аэроплан перед отелем Импайр. На этом аэроплане Фитцджеральд прилетел из Гонолулу. Он разбил его на главной улице, изувечив двух свиней.
В отеле говорили о предстоящем футбольном матче. Туземцы Соломоновых островов, команда с острова Малаита взяли первенство темнокожих команд Тихого океана и зазнались.
Хуже всего было то, что рабочие Малаиты запросили прибавки, по пачке табаку в день. Это требовало принятие; срочных мер. Была составлена специальная белая команда. Вечером она должна была, показать чернокожим, кто их хозяева. Это было унизительно, но необходимо. Сам губернатор настаивал на матче, повторяя:
— Хорошие форварда иногда полезнее хороших крейсеров.
Так говорили в отеле Импайр, но у портного Тавуки говорили иначе. В команде Малаиты — сверхъестественный голкипер. За все свои матчи он пропустил только один мяч. Это случилось в Портленде, когда, играя, он наступил на тарантула.
Сейчас за этим парнем по имени Сулау ходят несколько небритых белых бандитов. Это очень нехорошо. Портной был сильно взволнован и поделился своими опасениями с Джессикой. Она была первой белой женщиной, которая его не обругала и не ударила.
— Грязное дело, мальчики, — сказала Джессика на улице.
— Скоты, — проворчал Миша.
— Идем, — рванулся Волков,- этого нельзя допустить.
По дороге к футбольному полю их встретила бешеная толпа. Она размахивала руками и кричала:- Сулау! Сулау!
Толпу разогнали полицейские. Один из них на вопрос Волкова усмехнулся и сообщил, что людоедскому голкиперу в драке сломали руку. Так ему, прохвосту, и надо.
Команда Малаиты стояла кучкой у железного гофрированного сарая позади поля. Голкипер лежал на земле и молчал. Кроме руки, ему сломали три ребра.
Доктор Ван-Дезен с Малаиты спокойно курил трубку. Он не впервые видел применение английских правил «честной игры». Доктор был голландцем, но его соотечественники выгнали его из Батавии за статью о голландских чиновниках, кстати, нигде не напечатанную.
