и заковывая в цепи эти бедные создания, вы оказываете им благодеяние? — вскричала Робин, пораженная ужасом при виде такого бесстыдства.
— Вы когда-нибудь бывали на плантациях Луизианы, доктор? — И он ответил на собственный вопрос: — Нет, разумеется, не бывали. Я вас туда приглашаю. Приезжайте ко мне в гости в Бэннерфилд и сравните, как живут мои рабы и как свирепо истребляют друг друга негры, которых вы встретите в Африке, сравните жизнь моих рабов с той, какую ведут несчастные в трущобах и работных домах вашего любимого зеленого острова.
Робин вспомнила разъедаемых болезнями, потерявших надежду людей, с которыми работала в миссионерском госпитале. Она онемела. Его усмешка снова стала дьявольской.
— Считайте, что это всего лишь насильственное обращение язычников. Я вывожу их из тьмы на пути Господа и цивилизации. То же самое призваны делать и вы, но мои методы более эффективны.
— Вы неисправимы, сэр.
— Да, мэм. Я морской капитан и плантатор. А к тому же я торговец рабами и их владелец и буду сражаться насмерть, чтобы защитить свои права на это.
— О каких правах вы говорите? — воскликнула она.
— О праве кошки на мышь, о праве сильного на превосходство над слабым, доктор Баллантайн. О естественном законе существования.
— В таком случае могу только повторить, капитан Сент-Джон, что при первой возможности я покину корабль.
— Очень сожалею, что ваше решение таково. — Свирепый огонь желтых глаз немного смягчился. — Хотелось бы, чтобы вы решили иначе.
— Я посвящу всю жизнь борьбе с вами и с такими, как вы.
— Какая красивая женщина при этом пропадет. — Он горестно покачал головой. — Но такое решение может дать нам повод встретиться вновь — надеюсь, это произойдет.
— И еще одно, напоследок, капитан Сент-Джон. Я никогда не прощу вам прошлую ночь.
— А я, доктор Баллантайн, никогда ее не забуду.
Зуга Баллантайн осадил лошадь у обочины дороги, как раз перед тем местом, где она переваливала через узкий перешеек между отрогами Столовой горы и Сигнального холма — одного из близлежащих предгорий.
Он соскочил с седла, чтобы дать коню отдохнуть — тот совершил тяжелый подъем из города по крутому склону, — и бросил поводья слуге-готтентоту, который ехал сзади на другой лошади. Зуга немного вспотел, после выпитого накануне вечером вина в висках пульсировала тупая боль. Он пил прославленное, с богатым букетом сладкое вино из Констанции — одного из самых знаменитых виноградников в мире, но голова от него гудит, как после обычного дешевого грога, который подают в портовых тавернах.
За пять дней, что прошли после высадки брата и сестры на берег, дружелюбие жителей Капской колонии поглотило их чуть ли не с головой. Они провели в таверне на Бюйтенграхт-стрит только ночь, а потом Зуга обратился к одному из самых видных торговцев Капской колонии, некоему мистеру Картрайту. Он вручил рекомендательные письма от Почтенной лондонской компании коммерческой торговли с Африкой, и Картрайт сразу предоставил в его распоряжение бунгало для гостей, расположенное в саду его большого изысканного имения на склоне горы, как раз над старинным парком Ост-Индской компании.
С тех пор вечера превратились для них в веселую круговерть ужинов и танцев. Если бы Робин и Зуга не настояли на своем, дни тоже были бы заполнены развлечениями — пикниками, парусными прогулками, рыбной ловлей, верховой ездой в лесу, долгими неспешными обедами на лужайке под раскидистыми дубами, живо напоминавшими Англию.
Зуга, однако, избегал досужего времяпрепровождения и ухитрился завершить все необходимые для экспедиции дела. Прежде всего потребовалось наблюдать за разгрузкой снаряжения с «Гурона», что само по себе представляло непростую задачу, потому что ящики нужно было поднять из трюма и спустить на лихтеры, поджидавшие у борта, а потом перебраться через опасную полосу прибоя и причалить к берегу у пляжа Роджер-Бей.
Затем предстояло устроить временный склад для груза. В этом снова помог мистер Картрайт. Однажды Зуга поймал себя на том, что яростно негодует на настойчивые просьбы сестры, из-за которых и приходилось совершать эту тяжелую работу.
— Черт возьми, сестренка, даже отец при необходимости путешествовал в компании арабских работорговцев. Если этот Сент-Джон действительно торгует рабами, мы должны постараться выведать у него все, что сможем, — его методы и источники. Никто не снабдит нас лучшей информацией для отчета Обществу.
Но его доводы не возымели действия, и, когда Робин пригрозила, что напишет в Лондон директорам Общества и вдобавок даст откровенное интервью редактору «Кейп таймс», Зуга, скрипя зубами, наконец смирился с ее требованиями.
Зуга догадывался, что Сент-Джон отправится в плавание через день-другой, а они останутся ждать следующего попутного корабля, который направится в сторону арабского и португальского побережий.
Он уже предоставил адмиралу капской эскадры Королевского военно-морского флота рекомендательные письма из Министерства иностранных дел, и ему было обещано содействие. Тем не менее он каждое утро проводил по многу часов, нанося визиты судовым агентам и судовладельцам в надежде поскорее найти попутчиков.
— Черт бы побрал эту дуреху, — бормотал Зуга, горько размышляя о сестре и ее причудах. — Она отнимает у нас недели, а то и месяцы.
Время важнее всего. Экспедиция должна была как можно быстрее добраться до Келимане и подняться по реке Замбези подальше от зараженного лихорадкой побережья, прежде чем начнется дождливый сезон и опасность подхватить малярию не сделает их затею самоубийственной.
В эту минуту со склона горы прогрохотал пушечный выстрел. Подняв глаза, он увидел облачко белого дыма, поднимающегося с наблюдательного поста на Сигнальном холме.
Выстрел предупреждал население города, что в Столовую бухту входит корабль. Прикрыв глаза козырьком фуражки, Зуга заметил, как из-за мыса показалось судно. Он не был моряком, но сразу узнал неказистые очертания и торчащую дымовую трубу канонерской лодки военно-морского флота, рьяно преследовавшей «Гурон». Неужели с тех пор и впрямь прошло две недели. Канонерская лодка «Черный смех» раскочегарила котлы, и ветер относил в сторону тонкий флажок темного дыма. Корабль, качнув реями, повернул в бухту, идя против ветра под острым углом, и вскоре прошел меньше чем в километре от стоявшего на якоре
