Охота продолжалась. Я вспомнил, что в обрывистом береге возле камней видел усы и клешни гигантских раков, и повел туда рыбачек.
Хуареи передала мне свою острогу, и женщины, одобрительно кивая, дали понять, что предоставляют мне возможность наколоть на острогу очередного лангуста. К великому своему огорчению, я промазал и раз и второй.
Гигантские лангусты, видимо, были глуповаты, они смертельно боялись своих беспощадных врагов и, не различая, жив ли осьминог или нет, «теряли голову». Стоило им увидеть обмякшее тело крошечного осьминога, почуять его запах, как они бросали надежное убежище и выскакивали под удар остроги.
После моих промахов девочки радостно взвизгивали и стали повторять нараспев, притопывая ногами:
– Хорошу! Хорошу! Хорошу!
Женщины снисходительно улыбались, и они были в душе довольны, что представитель сильного пола оказался не на высоте.
– Нет, не очень хорошо,- сказал я.- Даже очень плохо.
– Хорошу! Хорошу! – кричали девочки…
Я не буду ничего говорить о вкусовых качествах лангуста, потому что передать это словами невозможно. За ужином Хуареи подчеркнуто подавала мне самые большие и, видимо, самые вкусные куски с гарниром из нежных водорослей, похожих на вермишель.
На следующий день я предложил Тави и Ронго самим заняться охотой на раков. Братья смущенно заулыбались. Я понял, что это занятие считалось немужским делом.
У островитян строго определился круг занятий для каждого члена семьи. Наверное, у них были веские основания считать охоту на лангустов женским делом. Может быть, потому, что это не требовало больших усилий, а мужчинам отводились дела посерьезней. Хотя, по правде говоря, меня сильно смущало, что за маленькими детьми ухаживают главным образом мужчины и делают это с необыкновенной любовью и завидным уменьем. Вообще мои новые друзья очень хорошо относились к своим детям. Ни Сахоно, ни Хуареи ни разу не повысили голоса, разговаривая с сыновьями или поручая им какую- либо работу. То же самое я наблюдал и в других семьях. Жаль, что мне пришлось так мало пожить на атолле. Новые события уже подступали к синей лагуне, и мне, помимо воли, пришлось принять в них участие.
Первым злым вестником, нарушившим нашу счастливую жизнь, была тигровая акула. Появилась она в лагуне утром. Стояла очень тихая погода, на небе клубились облака. Я полез на кокосовую пальму за сладким соком из ее соцветий – этот приятный напиток заменял молоко для малышей, да и мы с удовольствием пили его. За ночь на дереве набиралась полная чашка нектара. Вылив сок в калибасовую бутылку, я хотел спускаться вниз, где меня ждал Ронго, как раздался пронзительный крик. Кричала женщина, стоя на берегу лагуны. Тотчас же ее крик подхватили все жители нашего маленького поселка. Скоро раздались удары в тазы и кастрюли.
С высоты я видел всю лагуну. По ее ровной синей поверхности плыли к берегу двое мальчишек. Один из них был Тави, а второй – семилетний сынишка наших соседей. Они заплыли на самую середину бухты, а теперь что есть силы рвались к берегу. Тави плавал лучше, но почему-то держался позади, хотя невдалеке поверхность лагуны чертил плавник акулы. Хищница или была сыта, или ее напугал плеск пловцов и шум, доносящийся с берега; она описала круг возле мальчиков и, начав второй, стала приближаться к ним.
Ребята плыли кролем, сильно вспенивая ногами воду. Им на помощь шел под парусом катамаран. Успеет ли?
Застыв от ужаса, я следил за трехметровой акулой; с высоты мне было видно, как она летела, именно летела, рассекая зловещим плавником поверхность бухты. Хищница явно готовилась к нападению. Она прошла в нескольких метрах от ног Тави, на повороте блеснуло ее светлое брюхо. Отойдя метров на двадцать, она развернулась и ринулась в новую атаку, но в это время катамаран достиг пловцов и сильные руки выхватили мальчишек из воды. И вовремя: акула прошла под катамараном. Опоздай спасители на несколько секунд – и было бы поздно.
Когда я спустился на землю, мужчины стояли на берегу и что-то обсуждали, кивая на лагуну. Акула курсировала взад-вперед против хижины, видно учуяв запахи пищи. Мальчишки и девчонки швыряли в нее обломками кораллов.
Ко мне подбежал возбужденный Тави и стал, волнуясь, говорить и показывать знаками то на акулу, то на взрослых, в довершение он изобразил пальцем крючок и, прищелкнув языком, сунул этот крючок себе в рот. Было ясно, что намечалась охота на тигровую акулу. Только мне не верилось, что такую рыбину можно поймать на крючок. Да и где взять такой крюк и леску, чтобы вытащить акулу длиной в три метра? И тут я вспомнил о деде Игнате. До войны мы вместе с Сеней Лягиным и Петей Козловым частенько бывали у него на пасеке. Дед был маленький, розовощекий, носил соломенную шляпу и очень белые холщовые штаны и такую же рубаху. Он смеялся тоненьким голоском и все подмигивал, выбирая пчел из бороды и выпуская их на волю. Пчелы его не кусали. Он угощал нас медом и рассказывал удивительные истории.
«Вот вы все поди вьюнов промышляете? – спросил он, с удовольствием наблюдая, как мы уписываем деревянными ложками мед, налитый в большую миску.- Вьюн разве рыба! Да какой теперь вьюн? Мелюзга. А вот, помню, прежде ловилась рыбка, да какая! – Он закрыл глаза и покачал головой.- О! На этом столе не поместится!
И думаете, где водилась та самая гигантская рыба? Смешно сказать. Да там, где вы сейчас, задрав штаны, в тине вьюнов ловите. Что, не верится? Да там же плотина стояла и мельница была. А у плотины омут, никто дна достать не мог. Вот это была глубина – метров двадцать, а то поболе. Сейчас все тина покрыла. Так вот там водилась рыбка. И что вы думаете, вдруг исчезла. Нету ее. Если бы подохла, то видать было б, а то кончилась вся. Только один сомяра остался. Стало быть, он ее всю и поел, включая сбою бражку, сомов, значит, и детей и родственников. Такая кровожадная да ненасытная скотинка! Прямо акула! Уток стал промышлять. Загогочет, бывало, кряква, крыльями захлопает и уйдет задом в воду. Купаться боялись в речке.
Говорят, что это он Мартына Кашкина на дно уволок, был у нас такой пьяница, непутевый человек. Ловить того сома-убийцу пробовали, да разве такую леску найдешь! Крючки тоже, или ломались или разгибались. И вот что я придумал! – Дед засмеялся, лучась детской радостью.- Как это мне в голову пришло! Сварил я пшенной каши в котле, да горячую ее, кипящую в мешочек наложил, да потуже завязал, и в омут. Жду, что будет. Неужели, думаю, мысль моя впустую сработала? И что вы думаете! Прошло минут двадцать, а может, с полчаса, всплыл мой рыбий генерал-убивец. Внутренность у него вся спеклась от сильного жару…»
«Почему бы мне не применить способ дедушки Игната,- подумал я.- Вот только где взять пшена?»
