— Смотри за парусами, Горн, а меня пусти на руль, — сказал капитан и пересел на корму.
Папуасы выбивались из сил, стараясь ускорить ход судов и нагнать шлюпку. Время от времени ветер доносил до шлюпки крики пиратов, несомненно означавшие приказ остановиться, но на эти крики никто не обращал внимания.
Горы Новой Гвинеи становились все явственнее, так же как и самый берег, который все отчетливее вырисовывался на севере.
К девяти часам утра шлюпка была не больше чем в двадцати милях от берега. Но тут ветер, до сих пор ровный и свежий, вдруг начал ослабевать.
Капитан и Ван-Горн не могли скрыть своего беспокойства: при штиле шлюпка не могла состязаться в скорости с пирогами, на которых было в четыре раза больше гребцов.
К тому же пироги теперь разделились; одна из них несомненно забирала такую скорость, что расстояние между нею и шлюпкой заметно уменьшалось. Вторая пирога, хуже, вероятно, оснащенная, отставала, но не прекращала преследования.
Хитрые островитяне явно поняли маневр шлюпки и напрягли все свои силы для того, чтобы настигнуть ее до того, как она выбросится на берег.
— Будьте готовы! Зарядите ружья! — крикнул Ван-Горн.
К десяти часам, хотя берег и был еще далеко, со шлюпки можно было различить росшие на нем деревья и открывавшуюся с востока глубокую бухту. Капитан был убежден, что там находилось устье реки.
Ветер все слабел. Выдвинувшаяся вперед пирога все приближалась под ударами по крайней мере двенадцати пар весел.
Теперь вся оснастка пироги была видна совершенно отчетливо. Этот маленький парусник был построен людьми, скверно подготовленными к такой работе, но его прекрасные мореходные качества заслуживают того, чтобы о нем рассказать подробнее. Пирога состояла из двух соединенных между собой лодок, выдолбленных в стволе дерева; нос пироги был увенчан искусно выточенным гребнем; корма высоко поднята и уходила назад, как лафет старинных пушек.
Соединял пироги род настила, перекрытый навесом из листьев, который поддерживали легкие столбы. На корме и на носу пирог были установлены мачты. Каждая из них была составлена из трех толстых бамбуковых палок, соединенных наверху и расходившихся книзу; мачты эти не имели ни рей, ни вант, да они были бы бесполезны, так как паруса состояли из ряда крепко скрученных циновок, которые поднимались и опускались целиком.
Рулем служило длинное весло. А устойчивость пироги давали укрепленные с обеих сторон балансиры — лежавшие на воде полозья, прикрепленные к лодкам рядом бамбуковых палок. Эти балансиры хитро дополняли такелаж примитивных, но остроумно сконструированных судов.
Часть команды была приставлена к парусам, а на скамьях сидели гребцы, изо всех сил налегавшие на весла.
С пирог изредка доносились крики: «Миро! Миро!» — что означало: «Мир! Мир!»
Но Ван-Сталь не придавал значения этим выражениям миролюбия. Слова «Мир! Мир!» звучали ложью в устах пирата, когда он обращал их к людям, которых преследовал с оружием в руках.
Вместо того чтобы остановиться, капитан передал руль Хансу, а сам вместе с Корнелиусом и Лю-Хангом сел на весла.
Еще через два часа только две мили отделяли шлюпку от берега. А пирога подходила все ближе и ближе…
— Река! — раздался радостный крик Ханса.
— Где? Перед нами? — спросил капитан, не бросая весел.
— Да, дядя, прямо перед нами.
— Хорошо, держи прямо на нее. Она широка?
— По крайней мере пятьдесят метров ширины.
— Мы поднимемся по ней и высадимся где-нибудь в лесу. Ну, живей! Наляжем хорошенько на весла — и мы спасены.
— Дядя, пирога всего в трехстах метрах от нас. Не дать ли по ней несколько выстрелов? — предложил Корнелиус.
— Нет, не надо. Отстреливаться мы успеем и потом, а сейчас полезнее несколько лишних ударов весел: только это может теперь спасти нас.
Шлюпка под натиском четырех сильных гребцов и ветра, хотя и очень ослабевшего, стремительно разрезала волны. Но и пирога папуасов с каждым взмахом весел все ближе подходила к шлюпке.
Берег был уже не более чем в двухстах метрах. Ханс, с кормы видевший его прямо перед собой, уже различал кокосовые и фиговые пальмы, громадные папоротники — пышную растительность, которая образовывала сплошной зеленый массив по обеим берегам реки.
— Ну, еще одно усилие! — кричал Ханс.
Резкий удар всех трех пар весел перебросил шлюпку через песчаную косу, где, не набрав такой скорости, она несомненно надолго завязла бы. Пройдя мель, шлюпка вошла в устье реки и в поисках убежища поплыла прямо к островку, поросшему корнепуском — громадными водными растениями, которые называют деревья лихорадки.
Тогда, бросив весла, все пятеро схватились за ружья. В это время они увидели, что преследовавшая их пирога, готовая взять их на абордаж, вынуждена была сделать крутой поворот для обхода песчаной косы.
Глава четырнадцатая. На острове Новая Гвинея
Новая Гвинея, или Папуа, один из самых плодородных и больших островов на всем земном шаре. Но, несмотря на громадные естественные богатства, делающие его весьма привлекательным пунктом европейской колонизации, остров этот до сих пор мало исследован. Если его берега уже достаточно изучены, то внутренние земли острова еще ждут этого.
Благоприятны для мореплавания и берега Новой Гвинеи. Они изрезаны глубоко вдающимися вглубь бухтами, часто такими большими и глубокими, что могли бы служить стоянкой для целой эскадры. В одной из таких бухт находится наиболее посещаемый судами торговый пункт Дорей, но он является чуть ли не единственным крупным портом на всем острове.
Несмотря на то, что Новая Гвинея еще не исследована, она уже разделена европейскими державами: Голландией, которая владеет большей частью острова, Англией и Германией.
Мореплаватели — исследователи островов Тихого океана: Магеллан, Вильяловос, Мендоса, Дрейк, Схаутен, Тасман, Дампир, Бугенвиль, Кук, Дюмон-Дюрвиль, Лаперуз и многие другие, избороздившие воды океана в поисках новых островов и островков, часто не представляющих никакого интереса, и давшие точнейшее описание всего австралийского побережья, почти совсем пренебрегли обширными землями Новой Гвинеи, которую посещали лишь изредка, и то мимоходом.
Только двое мореплавателей — Сиенци в 1826 году и позднее Альбертис — заинтересовались Новой Гвинеей, исследовали часть ее берегов и по рекам проникли в глубь острова, ведя борьбу с дикими племенами.
Однако этот остров был одним из первых, открытых европейскими мореплавателями в водах Южного полушария. Еще в 1511 году к нему пристал португалец Оброн; в 1545 году Ортис Ретес и Бернардо де ла Торрес посетили остров и назвали его Новой Гвинеей. По сведениям одних, это название дано было острову потому, что, по предположениям первых открывших его мореплавателей, он должен был лежать в части земного шара, противоположной Гвинее африканской; по другим сведениям, это имя остров получил в связи с тем, что чернокожие обитатели его похожи на жителей африканской Гвинеи.
