Но чем больше неистовствовал фон Борзиг, тем непреклонней был начальник гестапо. Он отлично понимал, какими неприятностями грозит это нападение на сотрудника берлинской СД, происшедшее на участке дороги, за который он нес персональную ответственность перед венским начальством, «Где гарантия, что покушавшиеся на жизнь германского офицера не повторят своей попытки вырвать у живого или мертвого фон Борзига его таинственный портфель, с которым он не желал расставаться, даже будучи раненым?» — рассуждал гестаповец, терпеливо выжидая, когда, наконец, эсэсовец выдохнется…
Гестаповец не стал допытываться, что везет фон Борзиг в своем портфеле. Ответ — «гехайме рейхсзахен» его вполне удовлетворил, тем более что лишь подкрепил его аргументы в пользу задержания здесь, в Лраце, курьера берлинской СД под самой надежной полицейской и медицинской охраной. Начальник гестапо не желал рисковать ни своей карьерой, ни головой эсэсовца.
— Немедленно свяжите меня с Берлином вот по этому телефону, — вконец охрипшим, усталым голосом произнес фон Борзиг, рухнув на услужливо пододвинутое гестаповцем кресло.
Когда личный секретарь Шелленберга сообщила фон Борзигу, что «шефа в Берлине не будет дня три-четыре», лейтенанту не оставалось ничего другого, как смириться со столь неожиданным «домашним арестом». «Такого поворота в операции, даю руку на отсечение, не предвидел и сам Шелленберг, — сокрушенно подумал фон Борзиг. — Сперва австриец чуть не проломил мне голову, а потом гестапо срывает срок моей встречи в Бад-Аусзее»…
По распоряжению начальника гестапо раненому фон Борзигу отвели лучший кабинет, которым пользовался начальник вокзала. К нему примыкала ванная комната. После вторичной перевязки и тщательного обследования, произведенного специально вызванным армейским хирургом, лейтенанта оставили одного, предварительно окружив самым изысканным комфортом. Стол в кабинете был сервирован так, что поварскому искусству штирийских кулинаров позавидовали бы лучшие венские рестораны. И только круглосуточный наряд вооруженных автоматами гестаповцев у двери в кабинет, в коридоре, на лестницах и под окнами напоминал фон Борзигу, что он очутился не в курортном пансионате…
Покончив с устройством раненого эсэсовца, начальник гестапо занялся венским репортером. Шифрованные экстренные телеграммы, отправленные из Граца во все отделения гестапо Остмарка, уже подняли на ноги аппарат тайной полиции. Тысячи агентов рылись в полицейских архивах, домовых книгах, нотариальных конторах, магистратах и даже церковных канцеляриях, поднимая пыль с документов, регистрирующих «акты гражданского состояния» — даты рождения, крещения, бракосочетания и смерти бывших граждан Австрии, ныне подданных рейха и его провинции Остмарк. Разыскивали всех, кто носил фамилию Штумпф.
Тем временем начальник гестапо решил пустить в ход еще один, как ему казалось, заманчивый козырь — прессу! Она была, что называется, под рукой, в лице перепуганного до смерти венского репортера, готового исполнить все, что ему прикажут в гестапо, и, что самое важное, видевшего преступника, поднявшего руку на офицера СС!
«…Пока суть да дело, веревочке долго виться, — прикидывал гестаповец, — а в статейке мы подбросим венскому и берлинскому начальству готовую версию покушения, где героем будет не только фон Борзиг, но и мы, спасшие его от неминуемой гибели! Ба, счастливая мысль! Такая работа понравится и самому Мюллеру… Наш шеф терпеть не может, когда лавры венчают головы его соперников, а синяки и шишки украшают лбы его подчиненных».
Все еще дрожавшему от нервного озноба репортеру начальник гестапо без труда втолковал, как именно нужно было сообщить в венскую газету об этом происшествии, чтобы репутация репортера осталась не запятнанной тягчайшим подозрением в соучастии в преступлении, за которое полагается петля!
— Боюсь, что материал не пропустит военная цензура, — безнадежно и робко пробормотал репортер, поспешно раскрыв свой блокнот и открутив набалдашник автоматической ручки.
— Это не вашего ума дело, — отрезал гестаповец и быстро продиктовал заметку, на следующее же утро появившуюся на страницах венской газеты под броским, сенсационным заголовком.
Повестка с вызовом в гестапо была вручена Штумпфу в тот момент, когда начальник охраны объекта собирался встретиться с Линдеманом в заранее обусловленном месте. Повестку на завод доставил новый посыльный местного отделения гестапо, которого Штумпф прежде не встречал среди служебного персонала отделения. Посыльный сказал Штумпфу, что ему приказано начальством препроводить вызываемого немедленно в гестапо.
Повестка сильно обеспокоила Штумпфа, хотя он и не подал виду. На ум шли самые тревожные мысли. «Неужели провал? Но тогда бы меня арестовали без лишних церемоний. Здесь что-то не то… Нужно во что бы то ни стало предупредить Линдемана, но по телефону нельзя: этот тип донесет, ему наверняка даны инструкции внимательно следить за тем, как я буду реагировать на внезапный вызов в гестапо».
К счастью, посыльный застал Штумпфа тогда, когда начальник заводской охраны, накинув на плечи синий халат, перебирал канцелярские папки, оставшиеся от старого архива. Папки надлежало сжечь в заводской котельной. И прежде чем Штумпф запер за собой стеклянную дверь своего маленького кабинета, он снял и повесил халат на третий крючок вешалки, если считать слева. В верхний же карман халата он предварительно всунул грифелем наружу красный карандаш.
Только Артур мог понять, что означал халат Штумпфа с торчащим красным карандашом, повешенный на третий крючок слева: это был сигнал предостережения, обусловленный между ними на случай появления внезапных и угрожающих обстоятельств, касающихся их подпольной работы. Но Линдеман, напрасно прождав Штумпфа, мог и не заглянуть к нему, в кабинет, тем более что встреча была назначена возле бензозаправочной колонки, в пятнадцати километрах от объекта. Понимал это и Штумпф. Тревога за друга и руководителя, осветившего его жизнь ярким факелом мужественной и благородной борьбы, щемящей болью вошла в сердце Штумпфа. И как ни старался Штумпф совладать с охватившим его волнением, на помрачневшем лице отразилось эхо его душевного смятения.
— Грюс готт, бог в помощь, старина! — как обычно, улыбаясь, встретил его в отделении начальник местного гестапо. По роду своей службы Штумпфу приходилось время от времени беседовать с гестаповцем и раз-два в месяц приглашать его на кружку пива в гастхауз, чтобы «доверительно информировать» о настроениях среди рабочих, служащих и всех тех, с кем каждодневно сталкивался на объекте Штумпф. Артур не только поощрял эти «вечеринки вдвоем», но и посоветовал Штумпфу умело и тонко рисовать перед жадным до сплетен шефом гестапо выгодную подпольщикам картину: настраивать полицейских ищеек против не в меру ретивых нацистов и, наоборот, выдавать за «преданных фюреру» людей товарищей Штумпфа и Линдемана по их подпольной работе.
