Собора вознёсся на дыбы Медный Всадник, сотворённый капризным старцем Фальконе,
измученным придворными интригами и славным российским казнокрадством. Неистовый
Пётр на неистовом скакуне – злой и добрый гений Санкт Петербурга, его бессменный
грозный символ, заваривший питательный духовный брульон для будущих
фантастических замыслов великих художников, поэтов и писателей.
Но не причудливая архитектура и не величественная Нева с её притоками и каналами, и
уж, тем более, не наличие династического духа и царской усыпальницы создали тот
мрачновато притягивающий колорит Петербурга, который на протяжении многих веков
манит и ужасает своим неразгаданным мистическим ореолом, тихо мерцающим над
городом в тишине белых ночей…
…Мертвецы…Десятки, сотни тысяч мертвецов, щедро удобривших питерскую землю,
своим невидимым присутствием направляют сознание живых в самые мрачные
лабиринты размышлений и психологических опытов. Иначе как объяснить тот
противоречивый культурный пласт, сравнимый по своей мощи и размерам разве что с
самим Петербургом, сформировавшийся в этих странных широтах? Бурлящая смесь
яростного декаданса и прогрессивного искусства, которое положило начало многим
фундаментальным мировым течениям…Невероятный по своему многообразию и
воздействию на мировую культуру пантеон великих писателей, композиторов,
художников и поэтов – Карамзин, Жуковский, «Могучая кучка», Стравинский, Гоголь,
Пушкин и Достоевский, Ахматова, Блок и Бродский – здешний человеческий перегной
дал умопомрачительные всходы, которые определили мировую историю искусства на
многие годы…
Среди теней, бродящих по улицам этого вымышленного Города выделяется одна, жизнь
которой была отдана за строящийся Петербург в далёком сибирском городке. Фанатичный
Петр отдал приказ – пока строят город на чухонских болотах, ни одно строение из камня
на Руси не поднимать. Но староста местечка Ковязино на свой страх и риск всё-таки
возвёл каменную церквушку, за что был бит розгами и сослан в каторгу, где вскоре отдал
богу душу. Вернее не богу, а Санкт Петербургу – Городу, который, словно Перун
постоянно жаждет новых жертв.
Мертвецы – вот подлинная недвижимость Санкт Петербурга, его проклятие и
благословение во веки веков. Возможно, те каторжные и свободные русичи и иноземцы, в
изобилии полегшие на здешних болотах по приказу Петра, а позже – кровавые жертвы
революции и страшной блокады сегодня желают видеть в Питере некий бессмертный
памятник своим бесконечным страданиям, воплощённых в памятниках и дворцах, прямых
прошпектах и линиях этого призрачного города. Культурное наследие.…Думается, что
именно как собственное наследие желают рассматривать этот непокорный город и его
величественное культурное потомство неуспокоённые души миллионов жертв репрессий
различного рода. И поэтому бежит по пустынным улицам, обезображенным наводнением,
безумный Евгений от ярости Медного Всадника, бредёт обречённо Раскольников с
топором в специально пришитой петельке, а где-то в Михайловском Замке хрипит
император Павел, тщетно пытаясь скинуть с шеи шёлковый шарф своих убийц…
А вослед всем бывшим и будущим, истинным и придуманным героям и жертвам
пристально смотрит из-под низких бровей-туч сумрачный и величественный Санкт
Петербург в его непостижимой и суровой красе, достойной искреннего поклонения и
невольного, мистического страха…
-----------------------------------------------------------------------------------------------------------
Этот город странен, этот город непрост.
Жизнь бьет здесь ключом.
Здесь все непривычно, здесь все вверх ногами,
Этот город - сумасшедший дом
Майкл Науменко
УЕЗДНЫЙ ГОРОД N – УПАДОЧНАЯ АРХИТЕКТУРА РОК-Н-
РОЛЛА
… Это действительно сумасшедший Город с разношёрстной архитектурой, неторопливым
ритмом жизни и прелюбопытнейшими жителями, посему путешествие по здешним
улицам и площадям весьма чревато фантасмагоричным смешением персонажей, стилей и
эпох, граничащим с полным безумием. Но, несмотря на подобное многообразие,
неистребимый привкус упадка и тления уже незримо присутствует в этих призрачных
причудливых нагромождениях, создаваемых фантазией тех, кто случайно или намеренно
заглянул сюда потому, что «лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать».
Вот уже более двадцати лет уездный Город N обычно полон праздными и, как правило,
подвыпившими гуляками, которые с удовольствием глазеют на строгие башни местных
готических замков, пасхальные купола церквей и мрачноватые анфилады причудливо
раскрашенных соборов и пагод. И, конечно же, временные гости не обходят вниманием
замечательные в своей совковой убогости стены и тротуары, на которых нет-нет, да
мелькнёт традиционное для этих чудных мест воззвание – «Цой жив!», написанное
второпях кабачковой икрой советского образца.
Забредшие в эти Бобом благословенные места поклонники готики, коих можно в
изобилии встретить среди нынешней ищущей молодёжи, по прибытии в Город обычно
сразу устремляются осматривать замок Леди Макбет, знаменитый своими согбенными
атлантами, исполненными в виде убиенных сыновей Макдуфа. Но надо признаться,
многих любителей Шекспира здесь ждёт неожиданное разочарование, а именно встреча с
самой старушкой Макбет, изрядно поистаскавшейся по здешним пивнушкам. Это
синюшное полубезумное создание, подрезавшее в своё время педиатра Фрейда, может
воодушевить только Венечку Ерофеева, который преотлично устроился прямо в
крепостном рву замка и который год пишет десятую по счёту версию поэмы «Москва –
Петушки». В этом варианте нестареющего шедевра самый знаменитый выпивоха
советской эпохи предстаёт перед читателем в виде Менделеева, который никак не может
перенести периодическую таблицу из своего сна на бумагу. Что и становится, в конечном
итоге, довольно предсказуемой причиной беспробудного пьянства главного героя с
соответствующими запоями, графиками и рецептами коктейлей, создаваемых с научным
уклоном в органическую химию.
Стоящий неподалёку от замка Макбет необычный готический собор своими очертаниями
напоминает не совсем удачного гибрида парижского Нотр Дама и костёла Святого Витта,
