— Ну, а теперь располагайтесь, как у себя дома, — обратился ко мне господин Сойе, — мы люди не церемонные, и я желаю только одного, чтобы вы чувствовали себя хорошо у меня в доме. Если хотите, я покажу вам нашу квартиру; тогда вы будете иметь понятие о том, что такое бразильский дом.
Мне уже была знакома оригинальная архитектура домов в Рио, но я не имел ни малейшего представления о том, каково их внутреннее устройство и расположение. Я не стану утверждать, будто все дома в Рио таковы, как дом господина Сойе, но, насколько я сумел убедиться впоследствии, все они весьма плохо устроены, очень дурно распланированы, неудобны и совершенно лишены всякого комфорта.
Едва вы войдете в квартиру, как увидите прямо перед собой лестницу, приблизительно ступенек в тридцать, по обе стороны которой громоздятся высокие, глухие каменные стены; самая лестница до того узка, что занимает не более полутора футов в ширину. Спустившись по этой лестнице вниз, вы попадаете на кухню, откуда ведет дверь в сад величиной с ладонь, без малейшего намека на тень, но прекрасно прибранный и выметенный. Кухня — или, вернее, подвал с земляным полом, служащий кухней — низкая, но довольно светлая, благодаря настежь открытой двери в сад. Рядом с этой кухней находится точно такая же ванная комната, а из этой ванной ведет наверх другая лестница, ужасно крутая, по которой непривычному человеку трудно подниматься. Преодолев это препятствие, вы попадаете в огромную столовую, прекрасно освещенную четырьмя громадными венецианскими окнами, из которых открывается чудный вид, но это нельзя приписать искусству архитектора и приходится только благодарить его за то, что он не догадался загородить чем-нибудь этот вид. Эта прекрасная, светлая и высокая комната находится на полпролета лестницы влево, а в самом конце ее, справа, прехитро устроена дверь, переступив за порог которой, вы ежеминутно рискуете слететь или скатиться прямо в кухню с высоты приблизительно от полутора до двух метров, без малейшей возможности уцепиться за что-нибудь и тем самым удержаться от окончательного падения.
Переступив с надлежащей осторожностью порог этой двери, вы вступаете в длинную анфиладу комнат с высокими потолками, прекрасно освещенных большими окнами и роскошно обставленных на французский лад со вкусом и изяществом, присущим только парижанкам.
Особенно меня прельстили прекрасные кровати, с большими и малыми подушечками, с легкими волосяными и упругими пружинными матрацами — словом, такие, к каким мы привыкли во Франции.
Господин Сойе сообщил мне, что такого рода кровати можно достать и в Рио, но только они стоят громадных денег.
Таков был дом, в котором жил господин Сойе; он ужасно дорожил им, поскольку, как он сам говорил, дом это был чрезвычайно удобен, и ему пришлось долго искать, прежде чем напасть на это помещение. Каковы же должны были быть те дома, которые считаются здесь неудобными!
К обеду вместо одного компаньона господина Сойе прибыли двое. Один — француз, другой — бразилец, прелестный парень, веселый, добродушный, говоривший по-французски, как урожденный парижанин.
Впрочем, в Рио решительно все говорят по-французски, и я положительно удивляюсь, почему бразильцы считают своим родным языком португальский, тогда как по характеру они настоящие французы. Да и по происхождению своему они, как и французы, принадлежат к той же латинской расе.
В шесть часов мы сели за стол.
Всего нас было семь человек, считая в том числе и сына господина Сойе, красивого юношу лет шестнадцати, и маленькую белокурую дочурку.
Обед был прекрасный, достойный лучшего ценителя, чем я, потому что ем я очень мало, а пью еще того меньше. Тут были и бордоские вина и прекраснейшие бургундские самых высоких марок, а также и шампанское. При этом я невольно вспомнил так долго ходившую легенду о том, будто бы одни только бордоские вина могут выносить переезд через океан, а все остальные непременно портятся в пути и становятся совершенно негодными к употреблению, тогда как бордоские вина становятся только лучше, пробыв столь долгое время в пути.
За десертом на стол поставили превосходнейший пернамбукский ананас. Эти ананасы приготовляются особым образом и отличаются необыкновенно приятным вкусом.
Обед прошел очень весело и оживленно, каждый чувствовал себя совершенно как дома, а хозяин все время шутил и смешил всех до слез; между прочим, он вспомнил один старинный афоризм, в котором выражена такая мысль: «Всякий человек, пригласивший к себе гостя к обеду, должен заботиться о том, чтобы тот был счастлив и доволен во все время, пока будет продолжаться обед». И надо отдать справедливость, господин Сойе прекрасно справился бы со своей задачей без помощи своего сына, шестнадцатилетнего мальчика, обожаемого, как видно, матерью, избалованного донельзя и воображавшего, что ему все позволено; этот мальчуган обо всем говорил с такой самоуверенностью, решал, не задумываясь, какие угодно вопросы и как бы чувствовал себя умнее всех. Отец, по-видимому, все замечал и понимал и весьма неодобрительно посматривал на поведение сына, но не говорил ему ни слова, боясь огорчить жену, слушавшую с видимым удовольствием все, что говорил ее любимец. В числе множества других вещей, более или менее глупых, неуместных и бестактных, он торжественно заявил, что как только достигнет надлежащего возраста, то тотчас же намерен натурализоваться. На эту тему он принялся распространяться весьма глупо, наговорив много неприятного и обидного для французов, в обществе которых он находился, заставляя краснеть отца.
Этот мальчишка, почти ребенок, в сущности не имевший еще никакого понятия ни о чем, уже позволял себе говорить, что Франция — погибшая страна, что новый закон рекрутского набора — дело постыдное, что он не имеет желания стать солдатом во Франции и быть убитым, служа пушечным мясом, и тому подобное.
Конечно, в нем говорила прежде всего жалкая трусость, и этим, главным образом, мотивировалось его желание стать бразильцем. К несчастью, за время моего пребывания в Америке я имел возможность убедиться, что во всех странах, которые я посетил, сыновья французских семейств рассуждают точно таким же образом и дрожат при одной мысли стать солдатами. Немцы внушают им какой-то невероятный страх. Это позорно для Франции, и надо благодарить Бога, что эти юноши останутся в Америке, а не вернутся на свою родину.
Около десяти часов вечера мы встали из-за стола, и все начали собираться домой.
Двое компаньонов господина Сойе предложили проводить меня до дома.
Я простился с госпожой Сойе, наговорил ей много любезностей, которые она вполне заслуживала, пожал руку ее мужу, и мы вышли.
