Но дверь открывается без вопроса. «Все равно», — мелькает мысль у того, кто за ней… Короткий взмах рукой. Недоуменный, полный боли взгляд Назарова, стук тела, падающего на пол.
Нож — в чехольчик, припасенный заранее. Руки должны быть чистыми. Взгляд на тело. Не шевелится Назаров. Кончились его размышления, кончилась никому не нужная жизнь, которую он истратил вхолостую, гоняясь за золотым миражем. А теперь вот над его телом стоит второй, которому тоже видится золотой мираж.
Три часа сорок одна минута… Убийца перешагивает через неподвижное тело, надевает перчатки, подходит к телефону, набирает номер. В трубке слышится мелодичный женский голосок.
— Привет, Галочка, как живется? — бодро говорит убийца. — А мы уже готовы. Звони клиенту… Выезжаем…
Он кладет трубку на рычаг. Ждет. Бежит секундная стрелка по циферблату, нервы напряжены до предела. Звонок. Убийца засовывает в рот вынутый из кармана кусок хлебного мякиша, глухо говорит в трубку:
— Назаров у телефона… Спасибо, буду ждать на улице.
Вчера вечером он тем же голосом заказал от имени Назарова такси.
Три часа сорок пять минут… Птицей летает убийца по комнатам. Аквариум вдребезги. «Только бы не забрызгаться». Коробку — аккуратно к выходу. Пусть постоит рядом с трупом. Книги с полки — на кровать. «Лучше гореть будет». Из платяного шкафа извлекается чемоданчик, небрежно ставится на стол. «Чего в него покидать? Ага, рубашку, еще что?» Взгляд на пиджак: «Не забыть про билет. Где он его держит? Здесь? Ага. На-ка тебе до Сочи. А этого куда? В Курск? На кой черт он собрался в Курск? Так куда же его деть? Да пусть горит… Теперь канистру». Жирной струей льется керосин на кровать, на книги, на пол. Чиркает спичка. Дверь на замок, коробку с деньгами — на крышу уборной. Никто не допрет. Возьмем потом».
Три часа сорок девять минут… Теперь скорей к машине. Нож? А, хоть так? Удар каблуком, орудие убийства исчезает в земле. Пустынна Тополевская, спит улица. Только старик Комаров, прижавшись к забору, пялит свои изумленные стекляшки на человека, спрятавшего что-то на крыше уборной. Он еще думает, что это Назаров прячет: трудно в предрассветной тьме различить человека. Он еще думает, не двигаясь с места, а к дому уже подъезжает такси. Шофер, девять минут назад включивший радио, болтает с диспетчером.
Четыре часа… «Слушай, Галя, дом-то горит»… Четыре часа… Инсценировка инсценировки окончена…
— Так, — говорит Шухов. — Вы предупредили вахтера гаража, чтобы он разбудил вас без двадцати четыре. С вечера подвели часы. И фактически встали в три часа тридцать минут. Как вам удалось обмануть вахтера?
— А у него не было часов. Он по моим будил.
— Затем вы сделали вид, что звоните диспетчеру. На самом же деле позвонили только из квартиры убитого. Точно без двадцати четыре?
— Может, с минуту разница была.
— Признаете ли вы, Загоруйко, что, готовя преступление, вы рассчитывали свалить вину за убийство на Мокееву?
— Не все ли равно? — глухо отвечает Загоруйко. — Мне алиби было нужно.
— Вы следили за Мокеевой? За Назаровым?
— Да. Знал, что они уезжать собираются.
На стол ложится фотография. Два улыбающихся лица. «На память о Ялте».
— Когда познакомились с Ивановым?
— В конце февраля. В Ялте. Он узнал, что я собираюсь работать в этом городе, и стал меня уговаривать.
— Вы знали, что за птица Иванов?
Знал ли он? Догадывался сперва. Но он и сам готов был стать такой же птицей. Он очень хотел красиво пожить. «Надоело крутить баранку», — пожаловался как-то Иванову. Тот пьяно вытаращил глаза: «А хочешь, помогу…» — «Как?» — «Добрый я теперь стал, — сказал Иванов. — Постарел, подобрел, руки слабнут. Иначе я бы тебе показал кукиш в кармане». Он захохотал. Потом резко оборвал смех. «Вот так. Я тебе подскажу, как золотую рыбку поймать». На другой день, уже трезвый, Иванов продолжил разговор. «Куманька одного знаю… Знаю за ним кое-что… Подсмотрел, как он аквариум чистит… Адресок его долго доставал. Сотню писем, наверное, по стране пустил, фронтовым дружком прикидывался. В печенках он у меня сидит. Съездил недавно туда, посмотрел: живет куманек. Собрался было уже навестить его, побеседовать, да несчастье со мной вышло: сердечный приступ получился. В больницу лег. А выпотрошить его раз плюнуть. Вдвоем придем, а то одного меня он и придушить может». — «Опасно», — сказал Загоруйко. «Брось. Я тебе подскажу, как оформить. Мозги у меня, слава богу, работают. Только не вздумай отрываться от меня. Влипнешь».
В марте этот разговор был. А в апреле умер Иванов. Инфаркт. И слова его оказались пророческими. Влип Загоруйко.
Соблазнил его легкий куш, заворожила золотая мечта, затуманила. На «мокрое» дело пошел.
Шухов ведет допрос. Первый допрос убийцы. Будут еще. Но главное уже ясно. За окном встает осенний неяркий рассвет. Подступает усталость. Надо кончать. Кожохин собирает бумаги. Говорит задумчиво:
— Одного мы так и не узнаем.
— Чего же? — лениво откликается Шухов.
— Да вот: зачем Назаров в Курск собирался?
— А к чему нам это?
— Для полноты картины.
— Ну она и так ясна. Просто Назарову надо было на время оторваться от Лизы, чтобы деньги вынуть из аквариума. Он и надумал в Курск поехать. Не к Иванову же в гости собирался?
— А может, и он Иванова искал?
— Ну, это уж слишком. А я спать хочу. Хватит умствовать. Пошли, что ли?
— Пошли, — сказал Кожохин. — Я тоже не прочь вздремнуть часиков двенадцать.
Александр КАЗАНЦЕВ
ФАЭТЫ[1]
Рисунки Ю. МАКАРОВА
Галактион Александрович Петров, доктор исторических наук, видный археолог, руководил раскопками сибирских курганов еще до того, как они были залиты Енисейским морем. Строители Енисейской плотины спешили, и археологам приходилось соревноваться с ними, чтобы не потерять тайны древних сибирских народов. А тайны были важными.
Петров прославился работами, которые показали, что в древности бассейн Енисея был заселен статными голубоглазыми бородачами с высокими лбами и русыми волосами.
Галактион Александрович был самозабвенно предан науке и спешки в научных выводах не терпел, потому каждое его слово ценилось. Сам он внешне был под стать древним жителям Сибири, ростом велик, правда чуть грузен, волосами рус, как новгородцы или суздальцы, однако бороды не носил, как его европейские предки или их енисейские родичи, жившие здесь тысячи лет назад.
