Начальник тюрьмы, краснощекий брюнет, сидел не за своим столом, а в кресле, рядом же на его месте восседал штатский моложавый человек в пенсне, сухощавый блондин с неприятными бесцветными глазами. Они переглянулись с начальником тюрьмы при входе Реброва, и штатский обратился к нему с вопросом:
— Вы — Чистяков?
— Да, я — Чистяков, — сказал спокойно Ребров.
— Вы знаете, за что арестованы?
— К сожалению, нет.
— Вы были студентом, а затем юнкером?
— Да. Третьей петергофской школы прапорщиков.
— А кто был ее начальником? — быстро последовал вопрос.
— При мне полковник Пантелеймонов, — твердо произнес Ребров, вспомнив подпись на удостоверений Чистякова.
На лице штатского промелькнула улыбка, и он, указывая на стул Реброву, любезно произнес:
— Садитесь, пожалуйста. От имени чрезвычайной следственной комиссии, объявляю вам, что вы — свободны. А от себя лично поздравляю. Мы с вами почти однокашники, я лишь полугодом раньше вашего, кончил третью школу и вышел в 258 Буйский полк. Знаете, в самый последний момент эта, сегодняшняя ваша история с воробьем вновь возбудила сомнение относительно вас, и я решил учинить вам этот допрос о школе. Простите великодушно.
— Ну, что вы, право. Я и так вам обязан своим освобождением, — ответил ему Ребров.
Через несколько минут перед Ребровым лежало свидетельство об освобождении:
М. Ю.
НАЧАЛЬНИК
Екатеринбургской
VI класса тюрьмы.
№ 169
БИЛЕТ.
Дан гражданину Василию Михайловичу Чистякову в том, что он согласно постановления Екатеринбургской Следственной Комиссии освобожден из-под стражи, что подписом и приложением должностной печати свидетельствую.
Начальник Екатеринбургской тюрьмы
ШишковРебров шел, все еще не веря в свободу, по полутемным коридорчикам тюремной конторы. Стоявший у дверей надзиратель вытянулся в струнку перед шагавшим рядом с Ребровым председателем следственной комиссии и быстро распахнул калитку.
Зеленая площадь и багровые облака заката ослепили Реброва. «Неужели же можно двигаться направо и налево, вперед и назад по своему желанию? Как просто. Не верится. Словно из бани», — почему-то подумал Ребров.
Спутник говорил что-то и тряс ему руку. Потом сел в пролетку и скрылся за поворотом. С исчезновением его вдруг на Реброва напал страх. Там, в тюрьме, он ждал худшего и примирился с тем, что будет. Теперь страх потерять свободу заслонил все чувства Реброва. «Отпустили случайно, опять арестуют, — подумал он с ужасом. — Бежать, бежать. Немедленно. Сейчас же. Ведь меня ищут», — вспомнил он объявление Дитерихса.
Не теряя ни минуты, Ребров нанял извозчика. Мимо мелькали знакомые улицы, бесчисленное количество народа шло и ехало по ним, и Реброву казалось, что среди этих людей идут его знакомые, которые вот-вот опознают его, и он опять попадет, и на этот раз уже без возврата, в только что оставленную тюрьму. Он торопил извозчика и в то же время заставлял его ехать не прямым путем — через центр, а окраинами. На каждом шагу прохожие оглядывались на Реброва и этим усиливали его тревогу. Он быстро поднес руку к голове, чтобы надвинуть фуражку поглубже на лоб, и тут только вспомнил, что отдал ее кому-то в тюрьме.
Валя была одна дома, когда раздался неожиданный звонок. Хозяевам, ушедшим в театр, было еще слишком рано возвращаться, а хозяйские знакомые со дня ареста Кузьмы Ивановича боялись навещать его квартиру.
— Кто там? — спросила Шатрова с тревогой.
— Это я, — ответил знакомый голос.
Осенью тысяча девятьсот восемнадцатого года к востоку от Волги было много правительств: Самарское, Башкирское, Оренбургское, Уральское, Сибирское и Дальневосточное. Правительства не управляли, — атаманы и генералы командовали правительствами. Это ни для кого не было секретом. На Волге Самарскому правительству эсеры присвоили громкое название: Комитет Учредительного собрания».
Никакого Учредительного собрания давно уже не было на свете. Оно разбежалось после того, как матрос Железняков в Питере подошел к трибуне президиума и сказал председателю: «Довольно. Пора кончать».
Эсеры просто воспользовались именем Учредительного собрания, надеясь привлечь к себе этим симпатии населения. Однако трудящиеся с насмешкой относились к эсерам и называли правительство на Волге сокращенно — «Комуч». Сводки белогвардейских правительств каждый день сообщали о победах. Но видно было, что Красная Армия стойко дерется и чехи не везде продвигаются вперед, а на Волге отступают.
«Кизел еще далеко, — подумал Ребров, прочитав газеты, — успеем перебраться».
Он развернул карту Урала. Валя наклонилась к нему.
— Здесь перейдем фронт, — показал на Самару Ребров, — там больше дорог и людей — есть где укрыться. Да и меня там не ищут.
Железнодорожное сообщение было уже давно восстановлено. Старые дореволюционные порядки были снова введены на железных дорогах — билеты: первого, второго, третьего классов. Но не хватало пассажирских вагонов, и пока что все ездили в теплушках. Только пропуска оставались по-прежнему, как и при большевиках, и при отъезде каждый пассажир должен был идти к коменданту, чтобы поставить его печать на своем удостоверении.
Валя пошла в комендантскую. Маленький чех в офицерских погонах стоял перед тщедушным пожилым человеком, спрятавшим голову в плечи.
— Я чэшэский коминдант, — кричал чех, свирепо хмуря лоб, — и бика с рогами нэ баюсь, черта с рогами нэ баюсь. Магу расстреляйть, магу помиловайть…
— Ваш удостоверения, — протянул он Вале руку и быстро, не посмотрев на бумаги, поставил на них свой штемпель.
— Благодарю вас, — сказала Валя, но он уже не слушал ее и снова накинулся на тщедушного человечка.
— Я чэшэский коминдант и черта с рогами нэ баюсь…
«Челябинск, Челябинск», — рано утром завозились пассажиры. Ребров проснулся. Валя сидела около него с билетами в руках и смотрела в открытые двери.
Длинный ряд теплушек, набитых пассажирами, изогнувшись дугой, подходил к станции. Локомотив замедлил ход. Дернул раз, другой и остановился. Пассажиры попрыгали на платформу.
— Назад. Стой! — послышалась неожиданно команда с платформы. Ребров выглянул в дверь: цепь солдат окружила поезд, Ребров отошел в глубь вагона.
— Что это ты? — спросил он соседа железнодорожника, спокойно развязывающего вещи, вместо того, чтобы связывать их.
— Таможенный досмотр. За Челябой новое правительство начинается, — усмехнулся железнодорожник.
