Он все время пытался разобраться в своих чувствах. В той траурной музыке, которая неотступно и очень неостроумно врывалась к нему в душу в самый неподходящий момент. Задавал сам себе неприятные вопросы… Пытался понять, почему только его задела данная ситуация, а другие? Никто ведь не возразил, не возмутился? Что случилось? Возможность безнаказанно убивать людей несогласных с твоим мнением — это что, предел бреда параноика или именно в этом заключается новая форма ведения дискуссии о путях вывода средней области в передовые? Новые механические манекены, готовые исполнить любую прихоть хозяина? Откуда эти упыри и манкурты появились… Где все они были до этого? Он опять глубоко задумался…
* * *
Прибыв через три часа в Варшаву, пришлось подвести итоги. В активе — вывезенные с родной земли две двухлитровых бутылки воды и каравай хлеба. В пассиве — полная неопределенность.
Здесь же, в районе Центрального вокзала, нашел что-то напоминающее ему международный автовокзал. В какой-то будке с четыре рядами решеток, на ломаном польско-украинско-русском языке выяснил интересующую его информацию. В соседнем окошке обменял доллары на необходимое количество злотых и купил билет на автобус до Гамбурга.
Оставшееся время, он стараясь не заблудиться в прекрасной Варшаве, побродил по городу в районе привокзального базара, задавая себе ряд совершенно бесполезных вопросов, на которые так и не смог найти ответ. Поняв, что для копания в себе он выбрал не самый удачный день, прекратил это бесперспективное занятие.
Ближе к ночи, комфортабельный автобус повез его в сторону следующей границы. И когда автобус, уже глубокой ночью, после совершенно формального прохождения всех таможенных процедур въехал в Германию, только тогда он смог расслабиться и по настоящему заснуть.
* * *
В Гамбурге на стоянке автобуса его разбудил добродушный поляк-водитель. К тому времени были пересмотрены почти все сны. Часы удивили цифрами циферблата. По всему получалось, что после пересечения границы он все время спал.
Стоя среди шума и гама немецкого портового города, он каким-то внутренним удивлением наблюдал за тем, как от него удалялся автобус привезший его сюда. Бывают такие моменты, когда время переходит в режим замедленной киносъемки. Так и с ним. Сейчас он видел только дурацкую рожу на пружинах прикрепленную к заднему стеклу удаляющегося автобуса. Прошлая жизнь, удалялась вместе с ним, пока не исчезла полностью. Вместе с ней, хохоча и всячески над ним издеваясь, исчезла и наглая рожа.
* * *
Сегодня жизнь начиналась с нуля. Не было только детства, отрочества и юности.
Минуя все эти довольно интересные стадии, в жизнь вступал взрослый человек, не умеющий говорить, ходить и думать. Он надеялся избавиться от накопленного негативного опыта советского человека, имеющего свою гордость в виде: рабской психологии, излишнего чинопочитания, боязни и ненависти к государству — своего главного врага и, многого того, о чем он, живя в своей прошлой жизни и не догадывался.
Примерно так рассуждал наш Алексей Гусаров, не торопясь пережевывая полкаравая хлеба, в сквере, неподалеку от места десантирования на немецкую землю.
На лавочке, напротив него, сидел и с завистью смотрел, как можно есть сухой хлеб и ни разу не подавиться, некий немытый субъект, неопределенного пола и возраста.
Съев солдатский обед, судя по времени и ужин тоже, он вместо десерта пересчитал денежную наличность. Мог и не пересчитывать. Однако, не поленился, провел сверку кассы и повеселел. Имеющиеся чуть более пяти сотен долларов давали призрачную уверенность в завтрашнем дне и могли на первое время поддержать его.
Придя в доброе расположение духа и эдакую сонную эйфорию, Алексей привезенной водицей, лениво прополоскал рот. Спрятал остатки пиршества. Посмотрел картинки в лежащей на скамейке газете. После чего обратил внимание на сидящее напротив существо.
— Ну, что, немчура, хлеба небось хочешь?
По доброте душевной, стараясь смягчить существовавшие в прошлой жизни рокочущие оттенки голоса, обратился он к немцу.
— Э… да ты видать меня не понимаешь?
— Сам ты, немчура…
Зло, ответила противоположная сторона на пока еще незабытом языке.
Алексей слегка опешил. Коль скоро его понимают, решил разом выяснить все диктующиеся жизнью вопросы:
— Тогда скажи, соотечественник, как найти площадь героя немецкого народа Эрнста Тельмана?
— Площадь героя? Хм… Площадь героя можно найти перемножив ширину героя на его длину.
Вначале запнувшись, но быстро взяв себя в руки, ответил тот и так же быстро продолжил:
— Не дурил бы ты людям голову. Подай лучше соотечественнику на «мерзавчик», надо срочно подлечиться, чтобы воспаление легких не получить…
— Держи, солдатик, — легко поддался на уговоры сытный и подобревший Леша, протягивая доллар. Ответ про площадь героя ему понравился.
— Вместо спасибо, слушай пару советов, — деловито пряча деньги в лохмотья, сообщил бывший обладатель краснокожей паспортины. — Хочешь дожить до вечера, деньги при посторонних никогда не доставай, это во-первых. Во-вторых, забудь про русский язык. Здесь с этим строго. Полиция тебя в два счета сграбастает и вышлет. Мстят, суки, за сорок пятый… За взятие Берлина…
Видя, что Алексей хочет ему возразить и рассказать что-нибудь пустячное, мол есть виза на полгода, все честь по чести. Тот в отчаянии от бестолковости и неумения собеседника слушать мудрые и главное, бесплатные советы бывалых, замахал на него руками.
— Не перебивай. Я, как последний мудак, сижу с горящими трубами тебя развлекаю, вместо того, чтобы опростать шкалик, может и больше, — он наигранно-картинно вытер выступивший пот и продолжил. — Не доверяй соотечественникам, слышишь русскую речь, как можно дальше рви когти от них. Это третье. На силу свою бычью не надейся, твой визави, может просто пристрелить тебя — четвертое. И последнее, когда припрет, будь таким чтобы псам-рыцарям, сиречь немецко-фашистским захватчикам, тебя было просто в руки взять противно. Используй, вернее обрати их брезгливость, себе на пользу. Ну, бывай…
Он протянул ему руку, цвета свежеперегнившего навоза. Алексей инстинктивно спрятал свою за спину. Собеседник торжествующе ухмыльнулся.
