Капитан был бодр и даже радостен. Скорее всего, настроение у него поднялось из-за своего привилегированного положения, даже в условиях плена. Он воодушевленно щебетал по телефону с Хартвельдом, еще каким-то человеком, представителями страховщика и неведомым грузополучателем. Главарь, не допускающий ни у кого ни одного слова, помимо английского, тоже не пытался сэкономить на телефонных счетах. Говорил он уже жестче и не стеснялся на угрозы.
Бааса к телефону не позвали, и он понял, что больше его для участия в диалогах привлекать не будут: вполне достаточно активно борющегося за освобождение судна капитана Номенсена.
Возвращаясь в румпельное отделение, он даже не мог придумать, чтобы такое сказать старпому. Тот, к удивлению, встретил его в дверях. Баас открыл, было, рот, но Пашка мимо него закричал ощерившемуся негру:
— Калинка! Понял, скотина? Калинка нам нужен! Скажи своему боссу: калинка!
Сомалиец довольно осклабился:
— Калинка!
Потом дернул вперед дулом автомата, изображая этим жестом отнюдь не радушие. Когда старпом отступил, он еще смачно провел ногтем большого пальца правой руки себе по шее и плотоядно облизнулся. Затем прогавкал несколько слов и захлопнул дверь. Что означала прощальная фраза — было неясно. Может быть, просто лай — не более.
Старпом в бешенстве обернулся к притихшим морякам.
— Ну, давай, кричать! Помогай мне. Живо! — сказал он жестко, и урки, как зачарованные, подошли к нему и повернулись к запертой двери.
— Калинка! — кричали они все вместе, и у Бааса звенело в ушах. Он понял, что произошло что-то страшное, и присоединился к хору известных почитателей караоке и поголовно обладающих отличным музыкальным слухом — филиппинцам. Второй механик, удивленно округлив глаза, тоже заревел:
— Калинка!
Его голос перекрыл все другие, и не услышать этот вопль было просто невозможно.
Капитан в лоцманской каюте, заслышав крики, поджал ноги и зажмурил глаза: теперь их всех убьют, зачем же они так себя ведут? Может быть, эти проклятые русские или украинцы напились и теперь буянят? Он еще больше испугался, когда услышал, как зашлепали босые ноги по трапам, и забряцало оружие по периллам и переборкам.
Распахнув дверь в румпельное, негры пальнули из автоматов поверх голов отступившего назад экипажа. Повисла тишина, только эхо выстрелов гуляло где-то в закоулках умирающего теплохода. Через несколько томительных минут вперед вышел главарь бандитов: он, не особо торопясь, спустился вниз самым последним.
— В чем дело?
— Калинка, — сказал Пашка. — Понял?
— Понял, — ответил тот. — Ничем помочь не могу. Здесь не санаторий, как вы убедились. Ваше дело. Еще раз будет крик — застрелю зачинщика.
— Но кадет…
— Его дело! — изменившись в лице, словно демон из фильма «Константин», закричал главарь, повернулся и ушел. За ним, гурьбой повалили бандиты. Последний, повернувшись чтобы закрыть дверь, снова жизнеутверждающе провел пальцем по горлу.
Вскоре заморгал и погас свет.
— Все. Электричество кончилось, — заметил Юра. — Кина не будет.
Кадет.
Когда погас свет, кадет открыл глаза, но ничего не увидел.
— Мама, — прошептал он, облегченно вздохнул и умер.
Того, что их стало на одного человека меньше, поняли не сразу. Тьма в изолированном от любого источника освещенности извне помещении казалась особенно густой. Лишь только над сектором рулевой машины и у выходов слабо теплились лампочки по 12 вольт. Это работали аккумуляторные батареи. Никто никогда не проверял, как надолго может хватить этого аварийного питания.
С кадетом разговаривали, пытались подбодрить, не придавая значения тому, что он не отвечает. Если кто шевелился, то его тень тоже двигалась, охватывая почти все видимые участки румпельного отделения. Поэтому многим казалось, что и кадет меняет положение рук и ног.
Баас подошел почему-то к Юре и сказал:
— Все плохо.
— Паша, ходи сюда! Толмач речь держать будет.
После того, как дед подвел его в радикально-радушном приеме сомалийских вооруженных масс, Юра даже не обиделся. Вот только отношение к своему непосредственному начальнику стало каким-то настолько ироничным, что уже граничило с фамильярностью. Он это понимал, пытался контролировать себя, но, порой, нечаянно срывался.
— Боцман! Как там парень? — спросил Пашка через плечо, двигаясь к механикам.
— Заснул, вроде, — откликнулся босс.
— Ну и хорошо, пусть поспит, потом будем его учить, как надо жизнь любить, — старпом присел на гнездо второго механика. — Питер, что там у нас?
— Этот бандит сказал Хартвельду, что долго ждать они не намерены. Нас с капитаном угонят куда-то в пустыню, филиппинцев определят поблизости на работы, — ответил дед. — Если в ближайшее время не будет принято решение о выплате выкупа.
— Понятное дело. Решили применить угрозы, — закивал головой Юра. — Постой, постой — а с нами-то что? Если не в пустыню и не на работы, тогда что? Отпустят, что ли?
— Вас расстреляют, — потупив взор, сказал Баас. — Мне очень жаль.
— Вот интересные качели получаются: кого-то в пески на отдых, кого-то в рудники на каторгу. А нас, стало быть, как самых ненужных просто пристрелят. Чтобы под ногами не путались. Я категорически с этим не согласен.
— С какого перепугу этот урод придумал такое? — поинтересовался Пашка. — Должна же быть какая-то мотивация!
Дед совсем расстроился, интонация его голоса стала, как у пытающегося оправдаться школьника:
— Они сказали, что связались с вашим посольством, но там ответили, что вы пошли на работу частным образом, не представляя никакие интересы государства, поэтому и помощи от государства ждать нечего. Пусть фирма-работодатель несет всю ответственность за случившееся.
— Логично! — сказал Юра. — Разве не красота, Паша?
— Я не удивлен, честно говоря. Только вот непонятно, за что же сразу к стенке?
Баас развел руками:
— Этот главарь сказал, что не знает, что можно ожидать от этих русских.
— Да нет, он нам наверно еще за Сокотру мстит, когда наши там стояли. Прижали, наверно, его или его бандитского папашку. Зато, какой порядок был! Питер, ты слышал про сомалийцев в восьмидесятых годах? — поднял указательный палец старпом. — Впрочем, все это лирика. Не обязательно, что угрозы перерастут в действия. Однако, такая вот дискриминация, даже планируемая — это повод. Во всяком случае, теперь нам, типа, нечего терять.
Известие о возможной экзекуции не вызвало страха ни у старпома, ни у второго механика. Баас отметил это про себя и приободрился.
— Что такое: калинка? — спросил он.
