– Нет, нет, нет, матушка, этого-то я с собой не позволю делать! Скажи, какой другой?
– А другой способ: доктор возьмет да намагнитизирует какую-нибудь девушку, да и спросит у сонной, какое лекарство он должен дать больной. Всю подноготную скажет! Удивительное дело! Что-то уж и не верится!
– Верится или не верится, отчего же не попробовать! Я попробую: велю намагнитизировать Дуньку да расспросить у ней, какое, дескать, для барыни лекарство нужно? Глупа только, где ей сказать! Ну, да не велика беда попробовать.
– Уж кстати бы и я полечилась, Степанида Ильинишна.
– Пожалуй, матушка, убытку мне от этого не будет.
– Так пришлите мне сказать, как будут магнитизировать.
– Изволь, пришлю.
Степанида Ильинишна в самом деле послала Сидора искать по Москве иностранного доктора, что магнитизирует. Сидор тотчас же отыскал иностранного доктора, что мозоли сводит.
– Здравствуйте, батюшка, – сказала Степанида Ильинишна. – Эй, Дунька… Вот, намагнитизируйте, пожалуйста, девчонку да расспросите у ней, чем лечить от бока? у меня бок болит… Вот она.
Дунька явилась, стала в дверях и смотрела исподлобья на мозольного мастера, не понимая, зачем ее представляют ему.
– Вот она, сделайте одолжение; а я уж уйду, не могу смотреть… извините!
Степанида Ильинишна вышла, а мозольный мастер показал Дуньке стул, помог ей разуться. Дунька не смела противиться.
Кончив операцию, в ожидании вознаграждения он походил по комнате, кашлянул несколько раз. Степанида Ильинишна со страхом взглянула в двери.
– Что, уж кончено?
– Ага! – отвечал доктор по части мозолей.
– Что ж, какое же лекарство-то мне предпишете?
Он подал ей скляночку и сказал по-немецки, жидовским наречием, что она увидит на опыте, как хорошо это лекарство сгоняет мозоли.
– Как же, батюшка, принять это или намазывать? – спросила Степанида Ильинишна, подавая в вознаграждение десятирублевую ассигнацию.
Вместо ответа оператор поклонился и вышел.
– Что ж это он не сказал мне, что надо делать с этим? да уж верно намазывать… это мазь. Дунька! расскажи мне, что он с тобой тут делал? Да, смотри, говори сущую правду.
– Да бог его знает, сударыня, посадил на стул, велел разуться, да чем-то помазал пальцы.
– Только? Что ж ты, заснула?
– Никак нет, сударыня.
– Коли не спала, так что ж он тебя спрашивал?
– А бог его знает! он ничего не спрашивал.
– Врешь, дура; сама не помнишь, верно спала.
– Ей-богу нет-с!
– Врешь, глупая; ведь он тебя магнитизировал. Дунька, не понимая, молчала.
– То-то, заставишь дуру что делать, сам не рад! Что ж, намазывать этим или принять?
– Да вот он этим, кажется, и мазал.
– Попробую; беды, чай, не будет, – сказала Степанида Ильинишна и Дуньке же велела растирать мазью бок.
Оказалось, что мазь лучше действовала от боли в боку, нежели от мозолей; у Дуньки разболелись ноги, так что она ступить не могла; а у Степаниды Ильинишны на другой же день боку стало гораздо лучше. Она решилась всегда лечиться магнитизированием и вспоминала об обещании, данном Арине Ивановне. Арина Ивановна страдала головной болью; и от головной боли мазь помогла, только волосы полезли страшным образом.
– Нет, уж, матушка, Степанида Ильинишна, покорно благодарю за нее: лучше останусь с головными болями, чем быть плешивой.
– Напрасно, Арина Ивановна, в волосах-то, верно, и сидит гноя боль. Есть чего жалеть! вырастут другие. Я вот полечилась, да пан теперь. И вперед случись что, тотчас же велю Дуньку магнитизировать.
Такова была маменька Михаилы Памфиловича.
– Папа, у меня сегодня будет литературный вечер, – сказал однажды Михайло Памфилович, войдя, по старому обычаю, к отцу пожелать ему доброго утра.
– Это что такое значит, Миша? Что за литературный вечер? – спросил отец.
– Ведь я вам сказывал, папа, что я познакомился с литераторами.
– Так что ж такое?
– Я бываю у них на литературных вечерах, нельзя же и мне не сделать литературного вечера.
– В самом деле! Ну, я поговорю с матерью. Надо же посоветоваться.
– Помилуйте, как это можно откладывать; все условились быть у меня сегодня, и вообще по вторникам.
– Помилуй, всякой вторник у тебя будут литературные вечера!
– А как же иначе; уж это так водится; все приедут, мне не больным же сказаться.
– Да кого ты звал?
– Московских литераторов,
– Да кого именно?
Этот вопрос затруднил несколько Михаила Памфиловича.
– Как кого, папенька, мало ли литераторов; некоторые вместе со мной служат…
– Ну?
Михайло Памфилович высчитал имена всех известных и неизвестных литераторов; но если б не прикрасил сиятельными и чиновными, то славные имена не произвели бы никакого влияния на Памфила Федосеевича.
– Неужели? – сказал он, – и князь будет?
– Да, вероятно, будет… он…
– Да ты говоришь, еще главный сочинитель будет?
– Да, папа.
– Черт знает, Миша, ты, право, лжешь!
– Ей-богу, я у него был, он такой очаровательный человек… я с ним коротко познакомился.
– Хм! удивительно! Ведь он, брат; действительный статский советник.
– Что ж такое? мало ли поэтов в чинах; например, Глинка и Дмитриев [32] также действительные статские советники.
– К тебе в гости? Ну, брат, Миша, высоко ты забираешь! Надо подумать! ведь все-таки они не к тебе, а ко мне в дом будут.
– Помилуйте, папа, когда тут думать? ввечеру они все приедут.
– Что ж ты не сказал прежде? ведь это ни на что не похоже: зовет гостей не спросившись?
– Когда же мне было сказать вам; вчера ввечеру все согласились быть сегодня у меня.
– Поди-ну!… Надо подумать, как принять! я поговорю с матерью.
– Да ничего не нужно особенного; только надо попросить maman, чтоб вместо булок и сухарей к чаю, купить английской соломки… продается в кондитерских…
– Ну, это уж не мое дело.
– Да мне нужно, папа, пятьсот рублей.
– Помилуй, Миша! давно ли ты взял пятьсот рублей?
– Ведь я говорил вам, что я пожертвовал их на человеколюбивое заведение… Нельзя же мне было… ведь я член.
– Да! ну! черт знает, братец, накладно!… На что ж тебе еще столько денег?
– Мне непременно надо купить библиотеку: мне стыдно будет перед литераторами, что у меня нет ни одной книги.
– Что, брат, говорил я тебе: береги, Миша, свои книги, – пригодятся.
– Да что ж мне в учебных книгах! Мне по крайней мере необходимо иметь сочинения литераторов, которые у меня будут.
– Ты совсем обобрал меня!
– Что ж делать, папа.
– То-то, что делать!… На!
– Удивительный мальчишка! – сказал Памфил Федосеевич про себя, смотря вслед сыну, который, оправив перед зеркалом полосы, платок на шее и булавочку на манишке, вышел вон. – Удивительный мальчишка!… Скажи, пожалуйста, только что из яйца вылупился, а с какими людьми уж свел знакомство!…
