– Что, и тлахаться с ней, что ли?
– Конечно, дорогая! Тяжело в ученье – легко в бою.
АППЛЕТ 23.
УБИЙЦЫ В ПОГОНАХ
Следователи Жуков и Самарин сидели в кабинете командира N-ской ракетной части и вели с полковником Аккуратовым абсолютно беспредметный разговор. Полковник не понимал, чего же хотят от него эти столичные ищейки, которые якобы расследовали захват силовой подстанции.
В десятый раз он им объяснял, что руководство Обл-энерго совершило преступление, обесточив стратегический объект. И за это его следует наказать самым строжайшим образом. Чтобы впредь другим неповадно было. Жуков и Самарин совали ему под нос какую-то жеваную бумажку и утверждали, что при самовольном захвате подстанции был зверски избит дежурный электромонтер. А это является серьезным преступлением, за которое виновные должны ответить по всей строгости закона. Поэтому гражданский долг командира части не выгораживать преступников, а способствовать их поиску.
Нет, говорил твердо Аккуратов, уверенный в своей правоте, никто из моих бойцов никого пальцем не тронул. Как только они подъехали на бэтээре, да как передернули затворы, так все там в штаны наложили и разбежались в разные стороны.
Как же, говорили Жуков и Самарин, а это что?! Это письменное заявление потерпевшего. Он на две недели лишился трудоспособности. Кто будет оплачивать больничный? Кто скомпенсирует временную недееспособность кормильца, у которого сотрясение мозга первой степени? Кто? Пушкин?!
Аккуратов пока ещё спокойно отвечал, что пусть платит Чубайс, который полстраны ограбил, а теперь хочет нанести урон обороноспособности государства. Вот, раскрывал он папку с красной звездой на обложке, это постановление правительства, номер такой-то, от такого-то числа. И в нем черным по белому записано, что ни при каких обстоятельствах не допускается отключение электричества на нижеприведенных объектах промышленного, социального и военного назначения. И вот в этой вот позиции четко написано, что к таким объектам относятся воинские части ракетных войск стратегического назначения!
Жуков и Самарин не подвергали сомнению мудрость правительственного постановления. Не обсуждали его юридическую правомочность. Однако зачем же при этом электриков-то бить?
А как же иначе, искренне недоумевал полковник Аккуратов, когда они такие тупые, что не понимают, к каким последствиям может привести вся эта чубайсовская свистопляска?! Мы не позволим!
Последняя фраза была подкреплена мощным ударом кулака по столу.
А мы тоже не позволим, ответствовали на это следователи Жуков и Самарин, чтобы так называемые защитники родины, вместо того, чтобы защищать как всю родину, так и каждого её гражданина, включая электриков, били бы их прикладами по головам.
У Аккуратова оставался последний аргумент: «Прочь руки от армии!» И он его использовал. А затем добавил, что если что и было, то будет разговаривать только с представителями военной прокуратуры.
Позвольте, возразили Жуков и Самарин, пострадал-то гражданский человек, а не военный. Значит, это дело должны расследовать мы. А не военная прокуратура. У вас ведь с ней будь здоров какие тесные отношения. Что называется, рука руку моет! Так что именно мы и должны провести осмотр ваших бойцов с целью опознания правонарушителей.
Полковник нажал на красную кнопку селектора и гаркнул в микрофон:
– Ермаков, ко мне!
Неслышно, словно на рессорном ходу, вошел атлетического сложения адъютант.
– Проводи товарищей, – сказал ему Аккуратов.
– Нет, служивый, погоди, – остановил его Жуков. – Мы ещё с товарищем командиром не договорили.
И пока адъютант нерешительно переминался с ноги на ногу, Жуков предельно внятно изложил Аккурато-ву, что противодействие органам следствия является уголовным преступлением. И что полковник может не только лишиться всех своих звездочек, но и лет на пять угодить на нары.
– У нас ведь теперь правовое общество, – многозначительно добавил Самарин.
– Ладно, ваша взяла, – сказал Аккуратов и жестом выпроводил адъютанта. – Ну, и как вы будете искать того, кого у меня в полку отродясь не было? Прикладом, блядь, по голове! Да я такого своими руками удавил бы!
– Очень просто, – сказал Самарин. – Вы, товарищ полковник, объявляете общее построение. А мы по словесному портрету всех проверяем. Все дело займетми-нут двадцать, не больше. Годится?
– Лады.
Жуков и Самарин внимательно обходили строй, вглядываясь в лица солдат и офицеров. Какие признаки «запрограммированности» пытались они в них обнаружить? И хоть осматриваемые и стояли по стойке «вольно», но воинский строй есть воинский строй. С неотъемлемо присущими ему элементами автоматизма и неестественности.
Глаза у всех были относительно нормальными. Не было ни одного, кто хоть бы отдаленно походил, например, на Шварценеггера в роли Терминатора. Или на Ривза в облике Маньяка.
Дважды прошлись вдоль строя, посматривая в бумажку, где по дороге в часть накарябали «словесный портрет»:
Рост около 2 м. Голова продолговатая, сплюснутая в обл. висков. Глаза запавшие, голубые. Рот широкий. Брови вразлет. Нос широкий, как у предст. негроидной расы. Уши с удлин. мочками. Слегка косолапит. Был одет в стандартную форму. Бил правой рукой.
И тут Жуков вдруг крикнул зычно: «Равняйсь, смирно!»
Строй мгновенно подтянулся. Бойцы дружно повернули подбородки к правому плечу.
Расчет был прост и гениален. Если в строю были экземпляры с вживленными микропроцессорами, то у них должна быть отменная реакция. Такие должны были мгновенно определить, что команда исходит не от командира, а от постороннего человека в штатском.
И, действительно, двое рядовых никак не среагировали на провокацию. Как стояли чуть расхлябанно, так и остались стоять.
Жуков и Самарин рысью подбежали к первому из них и начали внимательно всматриваться в лицо солдата. Лицо было совершенно заурядным. Более того, создавалось впечатление, что он не среагировал по совершенно противоположной причине – не из-за феноменальной реакции, а потому что был заторможенным раздолбаем.
Мог он, конечно, и специально прикидываться таковым. Поэтому внимательно осмотрели его череп. Никаких шрамов, никаких следов хирургической операции.
После окончания осмотра Жуков включил рядом с солдатом искровой разрядник, чтобы создать.мощную помеху. Если бы в голове у солдата был микропроцессор, то он, несомненно, с воплями повалился бы на землю и стал кататься по ней, корчась от боли. Однако раздолбай стоял спокойно и тупо смотрел прямо перед собой, отрешенно мечтая о чем-то своем, о солдатском, сокровенном.
