Тужился буксир, перемалывая винтом воду, скрипел штурвальной цепью, и вдруг, словно захлебнувшись, неизвестно для чего, сначала пискливо, затем густо засвистел, и эхо в плавнях передразнило его.
Из-за темной кручи выплыла луна. В ее косом сиянии вода в реке залоснилась. Невзначай кликнула на берегу сойка и смолкла. Пролетели какие-то жуки, гудя басовитыми струнами.
На уснувшем берегу полыхал костер, и огонь от него весело отражался в реке, опрокинутый языками вниз. Черная тень человека присела на корточки у костра. Мешает в котле варево и напевает какую-то песню. Слов не слышно, лишь можно угадать, что песня эта сродни речным ширям, крутым сизым кручам, беспокойному камышу.
И долго еще сидели бок о бок, вглядываясь в ночь, старый боцман и мальчишка-матрос, которого ждут не дождутся дальние страны, незнакомые города, неведомые земли.
А на берегу, в рыжем под луною ивняке, высвистывали днепровские соловьи.
Известная в городе шпана — Саня Граммофон и Штырь — с утра околачивались на пристани. Сидя на перевернутых ящиках, они лениво играли в «буру». При этом изредка посматривали в сторону разгружающейся баржи. Когда игра им наскучила, Граммофон сунул колоду карт в карман и сладко зевнул.
— Так говоришь, дело верняк?
— Бузило не трепач, — ответил Штырь. — Сказал — заметал. Я знаю, он давно с хозняками снюхался.
Граммофон недоверчиво покачал головой: с хозняками-то он снюхался, но все равно не укладывается в башке, зачем нужны ему эти железяки. Одно дело заводу или фабрике…
— Говорю тебе, хознякам они нужны, — оборвал приятеля Штырь. — Хозняки все тащат, где что плохо лежит. Головастый народ, замастырят дело и всегда в цвет попадают. Знают кому толкать.
Граммофон посмотрел на часы.
— Долго еще будем торчать?
— Не шебурши, самому надоело. Ага, вон, кажется, матросик тащится с «Быстрого». — Штырь вскочил на ноги и подмигнул приятелю.
— Гляди, Саня, зря динаму не верти. Улыбни свой циферблат, слушай меня и поддакивай.
Пашка чуть вразвалочку, не спеша, прогуливался по пристани. «Быстрый» отчаливает вечером. Времени еще уйма. В город одному идти неохота. Ребята из команды, кто занят делом, а кто подался, как Володька Сазонов, к своей «невесте». Может, сходить в кино? Пашка остановился в раздумье.
— Эй, морячок! Ты с «Быстрого»? — прервал его раздумья Штырь.
Пашка окинул настороженным взглядом парней.
— Ну, с «Быстрого».
— Отличная посудина, — заметил Штырь и мечтательно посмотрел в сторону буксира. — Наверное, и в загранку ходите?
— Всякое бывает, — уклончиво ответил Пашка, ожидая какого-нибудь подвоха. — Ну и дальше что?
— Да ничего, — улыбнулся Штырь. — Батя мой строил этот буксир, вот и интересуюсь.
— Робя, чем мы здесь маячим, жаримся на солнце? Айда по кружечке махнем, — предложил молчавший до сих пор Граммофон.
— О! Дело говоришь, — обрадовался Штырь.
Пашка вначале потоптался в нерешительности, потом согласился.
— Пивка — это можно.
От причала поднялись узенькой, пыльной улочкой к базару. Новые знакомые чувствовали себя здесь хозяевами. Саня Граммофон, проходя мимо фруктового ряда, выбрал самое большое яблоко и небрежно подбросил его на ладони, продолжая как ни в чем не бывало двигаться дальше сквозь толпу. Пашка думал, что продавец поднимет сейчас крик или кинется вдогонку. Но продавец только зло посмотрел ему в спину и отвернулся.
Штырь выхватил у Граммофона яблоко.
— Санечка, я тебе сейчас по рукам надаю. Кто тебе раз решил есть немытые фрукты?
Пашка усмехнулся — веселые ребята.
В это время откуда-то из толпы вынырнул милиционер. Глаза его блуждали, отыскивая кого-то в людской толпе. Штырь тут же подлетел к нему.
— Товарищ Вородько! Рад приветствовать вас. Ищете кого? Ай-ай, неужели потеряли ребеночка?
Милиционер недоуменно посмотрел на Штыря.
— А, это ты, Авдеев? Шляешься все? Ладно, топай, не до тебя.
— Разрешите угостить вас? Из своего сада. — И Штырь сунул милиционеру яблоко.
Тот хотел было отказаться, но в это время он, видимо, заметил, кого искал, и с машинально зажатым в кулаке яблоком снова нырнул в толпу.
Граммофон и Пашка засмеялись, а Штырь, продолжая паясничать, послал вслед милиционеру воздушный поцелуй.
— Это кто, знакомый? — полюбопытствовал Пашка.
— Друг детства и буйного отрочества, — ответил Штырь и подмигнул Граммофону.
Пивная находилась в дальнем углу базара. Пробираться к ней надо было мимо пустых бочек, пропахших квашеной капустой, мимо телег, запряженных унылыми битюгами.
Подойдя к выходу, Штырь деловито распорядился:
— Саня, мостырь бутылку. Я очередь займу.
Минут через десять на столе уже стояла бутылка водки, кружки с пивом, в тарелках дымились сосиски.
— Давайте за встречу, — нетерпеливо раскупоривая бутылку, предложил Граммофон.
Пашка покосился на табличку: «Приносить и распивать спиртные напитки запрещается». Штырь перехватил его взгляд.
— Да ты не дрейфь, моряк называется!
— С чего ты взял? — молодцевато ответил Пашка.
— Во, я и говорю — настоящий моряк ничего не боится.
Когда закончили бутылку, а Граммофон выдал с десяток анекдотов, Штырь подтолкнул Пашку.
— Ну а ты чего молчишь, рассказал бы о своем плавании.
Пашка хотел было загнуть о дальних морях и странах, но, встретившись с насмешливым взглядом Штыря, осекся.
— Чего тут рассказывать? В эту навигацию только по Днепру мотаемся.
— А что возите?
— Так, всякую дребедень для нового комбината.
— Интересно, — вставил Граммофон и тут же получил пинок по ноге от Штыря.
— А когда еще к нам завернете?
— Наверное, дней через пять. Целые сутки будем стоять у вас. Тоска.
Граммофон и Штырь переглянулись.
— Полными придете?
— Полными, — кивнул Пашка.
Граммофон почесал пятерней шею.
— Э, робя, может, еще того?
Пашка хотел было отказаться, но потом решил не ронять достоинство морского волка и достал из кармана мятую трешку.
— Убери, — запротестовал Штырь. — Так не годится. Ты наш гость. — И он сунул деньги Пашке в карман.
Когда Граммофон ушел за новой бутылкой, Штырь огляделся по сторонам и, обняв Пашку одной рукой, полушепотом спросил:
— Хочешь заработать?
— Смотря что.
— Ну, конечно, не срок. В общем, такое дело. — Штырь окинул оценивающим взглядом Пашку. — Есть у меня один друг. За большие деньги он купит несколько ящиков с теми железяками, что вы привозите для комбината. Не дрейфь, дело выигрышное. Ты попросишься, чтобы тебя поставили ночью дежурить на барже. Мы подъедем на катере, возьмем ящики — и порядок. Все будет без пыли и шума. Идет?
