Но доктор Флэннеген опоздал. Едва он ушел, как появился мистер Коллинз. Он шумно приветствовал капитана, сразу объяснил, что мотался по архипелагу, пытаясь узнать что-нибудь о судьбе остальных членов экипажа.
– И как?.. – робко спросил капитан.
– Увы, пока никаких результатов. Даже следов не осталось. Будем искать еще.
Капитан опустил голову.
– Будьте мужчиной, не поддавайтесь чувствам. Моряки – люди, привычные к потерям.
– Вы сообщили в наше посольство?
– Видите ли, капитан, мне кажется, что делать это преждевременно. Нам еще неясны обстоятельства катастрофы. Возможно, мы найдем кого-либо из ваших людей живыми или мертвыми, или еще какие следы будут обнаружены. В настоящее время меня интересует другой вопрос: что вы думаете делать дальше, капитан?
– Категорически настаиваю на моей просьбе помочь мне связаться с советским посольством и дать нам с Денисовым возможность уехать туда с сопровождающими или без них. Может быть, сюда прилетит кто-нибудь из наших товарищей из посольства…
– Не сомневаюсь, – сказал мистер Коллинз, – обязательно прилетит… Давайте условно считать, что мы уже сообщили в столицу и ваш представитель находится в дороге. А дальше?
– Дальше мы поблагодарим вас за помощь, гостеприимство, примем к оплате расходы и покинем Бриссен.
– Все это так, – сказал мистер Коллинз, – но вас арестуют на родине…
– Почему?
– Вы не сможете доказать, что это был несчастный случай.
– Но свидетели…
– Они находятся на дне морском. Это в лучшем случае. Моторист невменяем и, по-видимому, надежно. Он не может свидетельствовать ни в вашу пользу, ни против вас. Ваше собственное свидетельство ни один суд – ни наш, буржуазный, ни ваш, советский, не примет, так как капитан Волков – лицо заинтересованное… У вас есть возражения?
– Может быть, опросить местных жителей? – неуверенно начал капитан. – Возможно, они что-то видели… Или слышали взрыв мины, с которой мы, по всей вероятности, столкнулись…
– А вы сами слышали этот взрыв?
– Нет. Я же рассказывал вам, что меня сорвало с мостика, когда я спускался вниз, и швырнуло в море, Очевидно, воздушная волна опередила звук?..
– Очевидно, по всей вероятности… Наивные вы люди, русские. Ну подумайте сами, мистер капитан, какой следователь будет всерьез выслушивать ваши показания, если бы вы и тысячу раз были невиновны. Следствию и суду нужны факты, а их у вас, капитан, нет. И поверьте, здесь, на островах, никто не откроет рта, чтоб подтвердить вашу догадку относительно бродячей мины, хотя донесение о взрыве в ту ночь, написанное смотрителем маяка на мысе Норд-Унст, у меня в сейфе.
– Ну и что же? – спросил капитан.
– А ничего. Не было этого донесения – и все. Видите ли, я предпочитаю играть в открытую, мистер Волков. После того как вы примете мое предложение, я подключу к этому делу прессу, опубликую рапорт смотрителя и реабилитирую вас перед соотечественниками.
– О каком предложении вы толкуете?
– Я предлагаю вам остаться… Стойте! Стойте, капитан! Не пытайтесь бросаться на меня с кулаками. Уверен, перевес будет на моей стороне. Выслушайте лучше внимательно.
– Вы берете наше подданство, получаете морской диплом Английского Ллойда, хороший корабль, субсидию, чтоб обжиться в первое время. Детей у вас нет, только жена… Матери у вас ведь тоже нет? Итак, никаких препятствий для того, чтобы начать новую жизнь. Вы ведь моряк и, следовательно, бродяга по натуре. А на родине вас ждет тюрьма. И надолго… Ну как? Имеете ко мне вопросы? Прошу вас, капитан, не стесняйтесь.
– Что же вы хотите получить взамен, мистер Коллинз? – с усмешкой спросил Волков.
– Ничего. Ровным счетом ничего. Вас, дорогой мистер Волков, так уж воспитали, что мы, акулы империализма, обязательно, как говорят русские, себе на уме, во всем ищем выгоду. Да, конечно, принцип частного предпринимательства, основанный на свободной конкуренции, обязательно предполагает наличие выгоды в финале любой коммерческой операции. Но бывают и категории высшего порядка. Не забывайте, капитан, о том, что мы исповедуем христианскую мораль, хотя можем и не верить при этом в существование господа бога. С вами именно тот случай, когда мы просто хотим спасти человека от решетки и позора, ожидающих его на родине. И никаких заявлений с вашей стороны. Понимаете – никаких! Кроме письменной просьбы предоставить подданство нашей страны. Правда, в графе «мотивы» придется написать: «Политические убеждения».
– Шито белыми нитками, – сказал капитан. – Надо тоньше работать… Мистер Коллинз, вы, видно, забыли, что я коммунист.
– Мой дорогой, – перебил его ласково Коллинз, – во-первых, вас исключат из партии, едва вы вступите на советский берег. А, во-вторых, слова «политические убеждения» вас ни к чему не обязывают. Нам же они дадут возможность защитить вас от притязаний советских властей, которые объявят вас преступником, капитаном, утопившим доверенный ему траулер вместе с командой. Власти заявят, что гражданин Волков подлежит суровому уголовному наказанию. И мы будем вынуждены возвратить вас, сэр.
– Вот и возвратите нас, – сказал капитан, – ведь вы же отлично знаете, что я ни в чем не виноват!
– Знаю. И вы знаете, хотя у вас нет никаких доказательств вашей невиновности… Правда, кое-кто на Фарлендских островах знает о взрыве в море, хотя и не связывает вместе этот факт и ваше появление здесь. А вот у вас на родине об этом ничего не знают. И не узнают. Никогда не узнают. Уж об этом позабочусь я, мистер Волков, если вы будете продолжать упрямиться. Подумайте.
Он поднялся со стула и направился к двери.
– Кстати, – сказал он, обернувшись. – Скажите, почему вы не пошли южным проливом, а проложили курс через острова Кардиган? Ведь лоция не рекомендует этот путь для ночного времени… Или в ваших лоциях нет такого указания?
– Есть, – сказал капитан. – Этот маршрут давал мне выигрыш во времени. А рекомендация лоции не есть запрещение.
– Ну да, понимаю, производственный план и прочее. А ведь этот вопрос вам зададут и на суде, капитан. Вы понимаете меня? Вас спасает только взрыв… А о нем знаю лишь я и те, кто будет молчать. Итак, я жду вашего решения, мистер Волков.
«Вот так, – подумал капитан. – Значит, так оно и бывает. А ведь у того, как его звали… Борис Стрекозов, кажется, по-другому было, говорили, что он сам этого захотел, никто не неволил…»
Волков не знал тогда фамилии Бориса, хотя в училище этот парень с радиотехнического был довольно приметен: здорово плясал чечетку на концертах. Ему даже вторую пару ботинок выдали, был такой приказ начальства. А фамилия его стала известна всем уже после того случая.
