— Знаю, — улыбнулся капитан, — зови.
… — Задание у вас простое, — сказал Дубинин. — Ходить по улицам, магазинам, по окраинам, прощупывать станцию, толкучку. В общем, весь город. Приметы бандитов запомнили?
Ребята закивали.
— Никаких самостоятельных действий. Если что заметите подозрительное, тут же сообщайте мне или в угрозыск.
— А как же школа? — спросил Юрка, втайне надеясь, что от занятий освободят.
— Школа — школой. Дело добровольное.
— Пошли, — поторопил друзей Валентин, боясь, что Дубинин передумает.
— Оружие бы нам, — нерешительно произнес Пашка. — Мало ли что.
— Будет нужно — дадим и оружие, — закончил капитан.
На след так и не удавалось напасть. По–прежнему попадались спекулянты, рыночные жулики. Беженцев — каша, каждый день новые, всех не проверишь!
Однажды, когда Дубинин собрался отправиться на ночное дежурство, в дверь постучали.
Вошел невысокий мужичок в суконном полупальто и сапогах. Почтительно поздоровался, сняв шапку. У него оказалась длинная, отнюдь не мужицкая прическа.
Почувствовав изучающий взгляд, мужичок приветливо заулыбался и поспешил представиться:
— Никодим, здешний батюшка, то есть, извиняюсь, как говорится, поп.
Пригласив попа к столу, Дубинин сел напротив.
— Вы извините, что я вас дома беспокою, товарищ, начальник, но в отделение ваше мне по сану неудобно как–то, а дело важнейшее… Грабят прихожан, грабят проклятые. Боятся верующие храм посещать.
Далее Никодим рассказал, что по пути в церковь почти каждого останавливают бандиты, отбирают деньги, а то и просто раздевают. А сегодня вечером должна идти служба за победу над врагом. А разве пойдут к вечерне, коли такое дело!..
Закончив рассказ, батюшка просяще добавил:
— Вы уж посодействуйте. Я не только о нашей казне пекусь. Вы уж сами знаете: два раза в фонд обороны деньги сдавали…
Дубинин пообещал, что выставит к вечеру на дороге наряд, и предупредил попа, чтоб тот никому об этом не говорил.
— Да благословит вас… — начал было поп, но, спохватившись, протянул на прощание руку.
…Церковь парадно возвышалась на бугре приблизительно в километре от города. А чуть ближе находились развалины старой часовенки, окруженные зарослями сирени и полусгнившими корявыми вязами. Здесь Дубинин обнаружил ведущие в темноту мшистые ступени. Спустившись, он попал в небольшой сырой подвал. Продолговатое, как бойница, решетчатое окно тускло освещало давно заброшенное помещение. Пахло нечистотами и гнилью. Капитан выбрался наружу, посидел на могильном камне, что–то обдумывая, и побрел обратно…
Зазывно звенели колокола. К храму еще засветло потянулась цепочка старушек, стариков… Не прекратился поток и к вечеру, только теперь к церкви шли ходко и группами. Отставшие резво нагоняли своих и, робея перед опасными сумерками, теснились друг к другу. Но вот стемнело совсем, и фигуры почти не различались.
Никишов смотрел на все это из дремучих зарослей бузины и ругался про себя: «И чего это затеял капитан охранять боговеров!» Ему было обидно еще и потому, что пришлось за свою жизнь много натерпеться от поповского сословия: отец у дьякона батраком работал. Вот и стал сержант ярым борцом против религии. С приходом Советской власти не одну преподобную контру в рясе довелось водить ему под конвоем.
— А ну подожди, бабуся, — услышал он вдруг совсем рядом чей–то сипатый голосок.
Прильнув к земле, Никишов увидел, как две темные фигуры сграбастали какую–то старуху и повели к разрушенной часовне.
Весь антирелигиозный гуд сержанта сняло как рукой. Хотелось выскочить и тут же накрыть голубчиков, но капитан настрого приказал не обнаруживать себя ни в коем случае, отзываться только лишь на команду или спешить на место, где возникнет стрельба. Никишов стал ждать.
Два парня ловко спровадили бабку в подземелье часовни. Бабуся, видимо, онемела от страха и только крепко прижимала к груди руки. Один из грабителей присел у двери, а другой просипатил:
— Ты, старая, не дрожи, мы тебе ничего не сделаем. Гони монету, век за тебя молиться будем. — Сипатый хохотнул, довольный своей шуткой.
Бабка неожиданно вытянула вперед руку, и из рукава высунулся вороненый ствол. Из–под надвинутого до бровей платка смотрели злые, решительные глаза.
— Вперед! — скомандовала «старуха» мужским голосом. Это был Дубинин.
Ошеломленные грабители послушно двинулись вверх по лестнице.
Дубинин негромко окликнул Никишова. Тот сначала тоже растерялся, увидев старуху, говорящую басом, но затем быстро смекнул, в чем дело, и быстренько связал грабителям руки.
Как выяснилось на допросе, пойманные к банде не имеют никакого отношения.
На допросах упорно твердили одно и то же:
— Бес попутал… Ради бога!..
Дальнейшая их судьба известна — время военное.
Получив задание, Валька с друзьями вот уже третий вечер шныряли по городу, искали бандитов по приметам. Валька на приметы мало надеялся — столько всяких людей бывает похожих! Он больше полагался на свою память: закроешь глаза — и встает перед ним та бомбежка на станции и тот мужчина, что ударил пожилого дядьку: горбоносый, толстые губы, жилистая шея… Воровская кличка — Хрящ, как сказал Дубинин.
Около вокзала они остановились, и Юрка тихо сказал:
— Сегодня разделяться не будем. Прочесывать надо втроем. Ясно? Каждому надо искать не одного, а сразу трех. Шансы в девять раз возрастут!
— Но Дубинин сказал… — начал Пашка.
— Чего Дубинин! — возмутился Тихонов. — Если у меня — память! Как хотите, а я могу и ваших выследить. К тому же, — понизив голос, добавил он, — если втроем на одного наткнемся, его и захватить можно. Внезапно обезоружить и связать. А он за собой всю цепочку потянет.
— Посмотрим…
— Я и говорю: смотря по обстоятельствам. Вальк, а ты как считаешь?
— Дурак ты — вот как я считаю. И трепач.
— Я?.. — Юрка вдруг замер. — ОН!
— Кто? — удивленно спросил Пашка.
— Кличка Тумба, кто ж еще… — прошептал Юрка, уставившись на бородатого человека, вышедшего из зала ожидания.
— А борода? — усомнился Валька.
— Отрастил, чтоб не узнали. Осторожный. Видишь, нервничает?
Бородатый вертел головой из стороны в сторону.
— Похож. Низкий лоб в морщинах. Курносый. Острый подбородок.
— Где подбородок–то? — вскипел Валька.
— Я ж сказал: бородой скрыл, чтоб не узнали.
— А откуда знаешь, что острый?
— Сбреют — разглядишь.
— Вроде он, — поддержал Пашка. — Очень подозрительный тип.
