Люди в голубых свободного кроя костюмах сидели перед панелями со шкалами и огоньками, уткнув глаза в резиновые тубусы, закрыв уши резиновыми чашками. Похоже было, что жужжащие электрические токи входили в их тела так же просто, как и во все эти приборы, а сами они, отдав «Архелону» свою способность видеть и слышать, врастали в чрево корабля живыми механизмами.
Толстый человек с носом большим и гнутым, как рукоять старинного пистолета — Бар-Маттай без труда определил в нем перса, — подскочил к священнику.
— Ваше преподобие, ваша каюта там!
И он показал в круглый лаз, жутковато напоминавший паровозную топку. Перс с удивительной для грузного тела легкостью нырнул в переборочный люк и, когда пастор, придерживая черную сутану, пролез вслед за ним, наглухо закрыл стальную круглую дверь, прижав ее кривым рычагом.
— У нас так принято, — пояснял он на ходу. — Если вода ворвется в отсек, то у соседей будет сухо. Двери всегда перекрыты. Хе-хе… Таков закон: отсек погибает, корабль живет.
Помещение, куда они попали, разительно отличалось от «черепа сатаны»: панели из голубого пластика выгораживали под полукруглым сводом нечто вроде столовой. Посередине стояла машина для поджаривания кукурузы.
— Мои владения. — Перс-стюард обвел короткой рукой небольшое пространство. — Здесь мы крутим фильмы, и тогда жареная кукуруза дядюшки Ахти нарасхват! — словоохотливо сообщал провожатый. — По субботам устраиваем здесь что-то вроде казино: бридж, рулетка… И тогда я готовлю пиццу. Настоящую итальянскую пиццу! Ваше преподобие, не упустите случай попробовать.
— Я не люблю итальянскую кухню.
— Какая жалость! А вот ваши апартаменты. Они остановились перед узкой оранжевой дверью.
— Моя каюта напротив. У нас с вами самые роскошные места!
— Почему?
— Здесь тихо. Рядом камбуз. Значит, сытно. А потом, у миделя[5] меньше качает. Правда, есть одно «но»… Да ведь вам вроде детей не заводить?!
Бар-Маттай выжидательно посмотрел на стюарда.
— У нас с вами в ногах реактор. Я живу здесь уже третий год, и ни одна красотка не может пожаловаться, что понесла от меня… Хе-хе!
Пастор открыл дверь и вошел… в одноместное купе спального вагона. Только там, где обычно помещается окно, желтел глухой скат борта. Над изголовьем узенького ложа торчал красный маховик. Бар-Маттай невольно потрогал его рукой — надо же, над самой головой.
— Это вентиль аварийного затопления отсека, — раздался голос из динамика. Пастор узнал Рэйфлинта. — …Не надо его трогать! Переложите подушку на другой конец постели, и он не будет вам мешать.
Бар-Маттай оглянулся: черный прибор, похожий на электрический фонарик, следил за ним стеклянным глазком.
— Монитор внутреннего телевидения, — тут же отозвался динамик. — В ящике стола лежит колпачок. Наденьте его на объектив и чувствуйте себя как дома. Спокойной ночи!
До Больших Кокосовых островов оставались сутки крейсерского хода. В Сан-Пальмасе «Архелон» должен был принять на борт свежие фрукты и свежее мясо, после чего погрузиться ночью в лагуне и скрытно выйти в район боевого патрулирования. Так предписывал Рэйфлинту секретный приказ, извлеченный из засургученного и прошитого шелковыми нитками пакета. Считалось, что за время перехода экипаж окончательно проверит все системы и механизмы, а главное — деловой визит в Сан-Пальмас должен был повысить скрытность выхода на позицию.
Утром в каюте Рэйфлинта щелкнул и затих динамик трансляции. Щелчки повторились несколько раз. Это деликатный Рооп будил командира. Рэйфлинт быстро оделся, протер лицо лосьоном и вылез на мостик.
— Прямо по курсу — Сан-Пальмас, сор. До входных маяков три мили.
Стйрший помощник передал командиру бинокль. В четком окружье Рэйфлинт разглядел оба входных маяка и скопище рыбацких лодок, яхт, джонок, перегородивших вход в лагуну.
— Пикетчики, сэр. Хотят пожелать нам доброго утра.
Рэйфлинт не принял шутку; нахмурился, перевел рукоять машинного телеграфа на «самый малый». А затем и вовсе дал приказ перейти с турбин на электромоторы. Водяные морщины, взрытые лбом «Архелона», опали. «А зря, — пожалел Рооп, — отбойная волна живо бы их образумила. Ну перевернулась бы пара джонок — другим наука». Рооп вспомнил свою белоснежную тужурку, безнадежно испорченную в прошлогодний визит гнилым манго. Посмотреть бы на этого гуманиста под градом тухлых яиц. Спустится в центральный пост, а наверху непременно оставит его, Роопа. Старпом неприязненно покосился на командира.
Пикетчики приближались. Уже простым глазом были видны транспаранты, натянутые между хилыми мачтами: «Убийцы городов — вон из Сан-Пальмаса!» На некоторых парусах извивался черный дракон с большой буквой А на спине. Символы атомных субмарин жирно перечеркивали косые красные кресты — «Нет!». Сотни смуглокожих туземцев выкрикивали это слово хором, подкрепляя его взмахами кулаков.
— Штурман, — нажал Рэйфлинт тангенту квикфона,[6] — глубина у входа в лагуну?
— Шестьсот футов, сэр!
— О’кэй! Все вниз! Срочное погружение.
«Архелон» грузно ушел в воду, выставив рожки обоих перископов. Но на подходе к авангарду пикетчиков скрылись и они. Субмарина всплыла почти в самой лагуне, оставив плавучую баррикаду далеко за кормой.
Губернатор острова принес свои извинения и увез офицеров «Архелона» на трех «кадиллаках» за город. Роскошный обед на вилле с бассейном, где обнаженные мулатки сплетались в узоры фигурного плавания, с лихвой возместил моральный ущерб, нанесенный пикетчиками. Губернатор — отуземившийся испанец — уверил Рэйфлинта, что фрукты и мясо будут поставлены без проволочек и самого отменного качества. Единственное, что он оговаривал, так это то. чтобы погрузка провизии шла ночью.
— Ночью у саботажников меньше шансов на успех.
Рэйфлинт приподнял бровь краем бокала:
— Почему?
— У нас в разгаре сезон ночного лова. Путина.
Корабельный врач «Архелона» майор медицины Коколайнен всегда считал подводников самыми большими женолюбами. Ничего удивительного он тут не находил: стрессовый характер службы, долгое пребывание в магнитных и радиационных полях, гиподинамия, сенсорный голод, голод световой, информационный, витаминный — все это обостряло тягу подводников к обычной земной жизни, к плотским радостям, к женщинам. Если бы Коколайнен взялся писать на эту тему научный трактат, то, безусловно, стюарду Ахтияру он посвятил бы целую главу, назвав ее «феномен Ахтияра». Вот уже третий день разъезжали они по острову, закупая бананы, кокосы, дыни, а доктор Коко никак не мог привыкнуть к бешеной эротомании своего спутника. Восточная кровь Ахтияра, омагниченная физическими полями «Архелона», то и дело толкала его на любовные авантюры. Он не пропустил в Сан-Пальмасе ни одного «дома свиданий», затащил доктора на шведский порнофильм и сеанс местной звезды стриптиза Катарины Фёрст. В одном прибрежном городке, сидя в зубоврачебном кресле, он умудрился соблазнить молоденькую дантистку.
