Он вертит в руках целехонькую фигуру. Оглядывается по сторонам, ища взглядом следы своего буйства. Кругом порядок, Сашка плюхается в кресло.
— Дурдом номер ноль!
Профессор не спеша надевает очки. На стеклах ни трещинки. Поднимает с кресла блокнот и начинает снова исписывать каракулями белые листы. Лупя дождался-таки своего бутерброда. Запах свежей колбасы долетает до меня, пробуждая волчий аппетит. После Барьера всегда хочется есть.
— Надин, милочка, не приготовите ли нам покушать? — просит Шевеловский, не отрываясь от писанины.
Гремит кофейник, из-за шторки появляется зеркальный бок хромированной тележки. Надин колдует над очередным обедом. Или ужином. Или…
Можно ли привыкнуть к чудесам? Когда происходит что-то такое, после чего ты начинаешь сомневаться в собственной психике. Происходит регулярно, в одно и то же время, что бы ни происходило до этого момента. Мои мысли немного путаются, а может, даже и не немного. Может, их и нет вовсе? Потому что мы побывали в Чудном месте! Целое мгновение мы были там!
Можно ли привыкнуть к чудесам? Можно! Если видеть их так долго, как видим мы. Из раза в раз, снова и снова. Чудеса, которые случаются непременно, перестают быть чудом, даже если они непостижимы.
Я пью ароматный чай. Все пьют кофе, а я чай. Он по-особенному горяч и насыщен дивным вкусом. Свежесть его необычайна, словно листочки сорвали с кустов минуту назад. Можно расслабиться. Мы на обычке. Обычной линии. Мы просто летим в космосе по заданному маршруту…
Звездолет прорывается сквозь земное притяжение, как отброшенный мощным ударом ракетки волан. Плавно и легко. Он режет пространство, словно сверхострая бритва. Тонны металла несутся в неимоверную даль.
«Научились же делать», — думаю я, начиная расслабляться. Даже не заметил толком, как взлетели! Немного потрясло, и все! А какие колоссальные перегрузки должен испытывать корабль! Мои попутчики уставились в иллюминаторы. Какая-то странная подобралась компания. В голове начинает формироваться первый абзац статьи. Я достаю райтор и начинаю фиксировать мысли. Из происходящего я должен извлечь как можно больше необычного, захватывающего. Подать материал эффектно — это искусство. Выжать из короткого, скучноватого перелета хоть какую-нибудь изюминку — вот моя цель. Громкое чавканье отрывает меня от раздумий. Мои попутчики уже вовсю пируют.
— Ваш завтрак. Приятного аппетита! — певучее контральто заставляет меня поднять взгляд.
На бейджике написано «Надин». Голубые глаза излучают уверенность в собственной привлекательности. Крутые упругие бедра ловко вписываются между кресел. Линии их настолько плавные, что хочется немного подправить их ладонью.
На откидной столик ставится пара салатов, несколько уложенных в виде олимпийских колец бутербродов, что-то вроде запеканки и маленькая розетка с икрой. Вполне неплохо! Мне начинает нравиться этот полет.
— Уважаемые пассажиры! Разрешите поприветствовать вас на борту нашего межзвездного корабля, — слушаю я, расправляясь с хрустящим кусочком брокколи.
Капитанский голос звучит немного надменно, и я представляю вальяжно раскинувшегося в удобном кресле бородача с вересковой трубкой в зубах. Его опытные руки порхают по сенсорам, а прищуренные глаза устремлены в черную даль…
Тычки под лопатку возвращают меня в настоящее.
— Эй, закемарил, что ли? Тебя профессор зовет! Спросить о чем-то хочет. — Санька лениво кивает головой и прищелкивает языком.
Я бреду, неслышно шаркая по мягкому ворсу, на ходу протираю припухшие глаза. Раздражение, присущее мне после насильного пробуждения, чувствуется в хрипловатом голосе, но я стараюсь сдерживаться. Профессор единственный в нашей компании, кто вызывает у меня уважение.
— Иван, простите за беспокойство, но я хотел бы задать вам несколько вопросов. Это нужно для моих исследований. Вы же знаете, я хочу понять природу этого необыкновенного явления, которое превратило нас в пленников корабля.
— Блин, в натуре, тюряга.
Сашка сделал рожу, как у хорька, и ехидно пропищал:
— «Мы тебе срок скостим. Подпиши тута. Подпиши здеся». Твари! Волки позорные! Накинули, блин, вечность! — добавил он уже своим голосом и сел в кресло напротив.
Шевеловский разложил передо мной несколько сплетенных из проволоки и немного приплюснутых с одного бока шаров. Каждый из них был связан с двумя другими проволочными стержнями.
— Это макет тахионов в напряженном поле. Мне удалось подсчитать, правда приблизительно, их скалярные скорости в вакууме. Как вам известно, тахион движется быстрее света, создавая при движении свой антипод в виде волновой субстанции…
— Ну, началось! — Санька скривил губы и смешно уставился в собственную переносицу.
Нависшая надо мной голова Бингера с широко открытым ртом часто дышала, отчаянно пытаясь понять смысл сказанного. Даже Лупя пристроился в этот раз неподалеку и косо поглядывал на проволочную конструкцию.
— Я не могу понять одного, что может сдерживать объект, летящий со скоростью, во много превышающей скорость света. В природе нет ничего сильнее тахионного поля. Вы общались с отцами проекта. Мне такой чести не выпало. Не могли бы вы вспомнить что-нибудь из этой беседы. Мне важны любые подробности. Я уже не знаю, за что цепляться. Я в отчаянии, Иван.
Шевеловский был возбужден, измотан. Красные глаза выдавали долгое отсутствие полноценного сна. Очки сползли на самый кончик носа и едва держались на ушах.
Мое замешательство длилось недолго. Я постарался припомнить каждое слово, сказанное мне в тот злополучный день. Я говорил и говорил, а профессор внимательно слушал и делал какие-то пометки у себя в блокноте.
— Это будет ваш звездный час, сказали они. Ваш звездный рейс! — горестно закончил я свой монолог и глубоко вздохнул.
— Тупорылые, блин! — Санька встал и пошел в туалет, пиная по пути кресла.
— Надеюсь, хоть чем-то помог, — сказал я, вставая, но Шевеловский, погруженный в состояние глубокой задумчивости, уже меня не слышал.
Бингер и Лупя с надеждой смотрели на профессора и мялись около него, заглядывая иногда в появляющиеся на листах закорючки.
— Может, летать на тахионных двигателях быстрее света невозможно? — произнес неуверенно Бингер.
— Как невозможно? Ты выгляни в окно! Все летают, всем возможно! Это у нас что-то! — проорал вернувшийся Санька.
Я приложил палец к губам, давая понять, что пора разойтись и оставить профессора одного. Надин принесла мне ужин и, получив в виде благодарности лишь усталую улыбку, снова скрылась в своем маленьком закутке.
