Во всяком случае, косолицый профессор несколько раз упомянул «бюгель» — «дужка» и «кламмер» — «скоба, сцепка».
То, что «коронка» произошла от немецкого слова krone, Михаэль додумывал уже на Иртышской набережной.
…
Стемнело по-зимнему рано и еще похолодало, хотя, казалось бы, уже некуда. Он пошел в сторону железнодорожного вокзала, прикрывая правую половину лица ладонью. С реки дул такой ледяной ветер, что у него занемели подбородок и губы.
Он увидел, как девушка в расстегнутой шубе вышла из такси и поднялась по ступенькам ярко освещенного здания. Ресторан «Омск» — прочитал Михаэль, увидел большое скопление людей перед дверями и подошел ближе.
Строгий швейцар проводил фейсконтроль и впускал выборочно. Тем, кто по каким-то причинам не соответствовал его требованиям, говорилось казенное: «Мест нет».
Девушка в расстегнутой шубе оглядела толпу, остановила взгляд на Михаэле, еще раз пробежала глазами по головам неудачников и подошла к нему.
— Можешь водки купить у официантов?
— А вы считаете, что меня пропустят?
— Конечно.
— Сколько вам нужно?
— Две бутылки. — Протянула деньги.
— А если я сам куплю вам еще две, возьмете меня в компанию?
— Без вопросов. Такси ждет. За все уплачено.
Михаэль протиснулся к дверям ресторана. Швейцар кивнул ему, как старому знакомому, и впустил в пахнущее весельем помещение.
Гремела музыка, танцевали пары, сновали официанты, держа подносы на уровне плеча. Вкусно пахло едой, уютом, благополучием.
Подозвал официантку, дал ей деньги, прикинув в уме, что две бутылки водки стоят гораздо меньше, чем он уплатил бы за ночь в гостинице.
В том, что его не выгонят ночью на мороз, он не сомневался. Вернее, не так: он сомневался, но надеялся, что этого не произойдет.
Сели в такси. Долго петляли по городу. Попытался завязать разговор, но девушка посмотрела на него с таким скучным недоброжелательством, что у него пропала охота к словоблудию. Она не проронила ни слова и ни разу не взглянула в его сторону.
— Где это мы? — спросил, выходя из машины.
— Частный сектор. На Северной.
Старый дом. Покосившиеся ворота. Сараи. Обшитый фанерой туалет в конце двора. Остатки зазимовавшего хмеля на стене веранды.
За столом — юркий молодой человек с перебитым носом, рядом — рыхлый, точно сделанный из муки увалень, две разномастные девушки.
— Четыре купили?
— Две он купил, — кивнула в сторону Михаэля.
— Гастролер? — Юркий коротко оглядел гостя и распечатал бутылку.
Михаэль молча кивнул. Нужно было уйти немедленно, но куда?
— Откуда прикатил?
— Из Риги.
— Ну и как у нас в Омске? Срубил чего-нибудь?
— Немножко.
Отступать было поздно, идти некуда. Главное — много не пить.
Его держат за вора. Судя по обстановке и внешности, хозяева тоже не принадлежат к законопослушным гражданам. Придется играть роль до утра. Не на улице же ночевать?
Познакомился с каждым и тут же забыл имена. Зато хорошо запомнил совершенно не подходящие им клички. Юркого доходягу называли Бугаевским, а вылепленного из теста — Красулей.
Пили много и безрадостно. Михаэль рассказал пару анекдотов (слышал от Сергея в поезде) — никакой реакции. То есть не просто не засмеялись по причине отсутствия юмора, а проигнорировали.
Неудобно, гадко, скверно на душе, и этот голос из магнитофона, где он его слышал? Ну конечно, слышал: «Заходите к нам на огонек — пела скрипка ласково и так нежно».
Говорили отрывисто и бессвязно. Дерзили. Сквернословили. Не смеялись — хохотали.
Малина? Притон? Куда он попал?
— Главное, я на его глазах колесо растолок и ему в стакан. — Бугаевский снял великоватый для его пальца перстень, и девушки стали по очереди его рассматривать. — Водка замутилась, он же не растворяется ни х…, и лох ведь просек: «А что это за напиток такой мутный?» — а я ему: «Я тебе с рассольчиком сделал, пей, б…, давай».
— Ой, я не могу, — визжала рыжая, — он уже совсем офонарел, уже в полном отрубе был и все буровил: «Высицкого включите, Высицкого включите», — главное, не Высоцкого, а Высицкого! Чурекам печатку нужно в Ташкент продать. У них бабок много, а золота нет.
Михаэль взял перстень. Тяжелый, безвкусный, крупная толстая печатка с пятак; наискосок, чтобы не поперек пальца и не параллельно, с претензией на изящество — две глубокие риски и между ними три камушка.
«Очень хорошо. Колеса — это, надо полагать, снотворное. — Михаэль вернул кольцо. — Опоили лоха, ограбили, сняли перстень. Славная будет ночь».
А голос из магнитофона продолжал терзать: «Дома ждет холодная постель, пьяная соседка, а в глазах — похоть».
Он слышал этот голос. Слышал, и с ним связано что-то страшное, ужасное, кошмарное. Это невыносимо. Почему так тревожно и страшно. Чувствовал, как позорно дрожит колено. Только бы не заметила сидящая рядом блондинка.
Михаэль сидел спиной к окну. Нелепая мысль заставила оглянуться и всмотреться в черную темень за окном. «А вдруг кинут с улицы кирпич и прямо в затылок? Или, что еще хуже, выстрелят».
Нужно успокоиться. В конце концов, что ему стоит уделать их обоих?
Взял стакан, сделал глоток — потеплело на душе и отпустило.
Успокоился и прикинул расклад. Девушек трое: смуглая ехала с ним в машине, рыжая — подружка Бугаевского, и она же, по всей видимости, хозяйка дома, блондинка — ничья.
Рыхлого Красулю за мужика не держат. Он тоже интереса ни у одной не вызывает. Смуглая ненавидит все человечество. Недурна, приятно телесна. Могла бы сойти за красивую, если бы не тяжеловатый подбородок. Блондинка — серая мышка, но тоже с формами.
Пришли агрессивные молодые люди, вызвали Бугаевского и Красулю «поговорить». Бугаевский вернулся один и с только что пережитым волнением в глазах. Еще раз сбегали за водкой.
Магнитофон сменил мелодию. Вскочили. Затоптались. Завихлялись с мрачным выражением лица.
«Не так танцуют в Германии, — опять сравнительный анализ. — Глухие они, что ли? Ломают ногами заданный ритм. Это же надо так завертеться под счет в две четверти такта… Так двигать ногами можно только под три четверти, иначе… Что иначе? Иначе это не просто безграмотно, это неприлично! Неприлично? Тут нужно подобрать другое русское слово. Лучше всего подошло бы «непристойно». Нет, лучше всего подходит «похабно».
Их уже не веселил алкоголь, а подстегивал ненадолго, отодвигая угнетение. «А где у тебя эротическая точка?» — «В… на самом дне!» — «Дай пощупать точку» — «Западло! Перебьешься». — «Я ссать хочу! Девки, кто со мной?»
Угомонились. Слава богу!
Бугаевского увела рыжая в соседнюю комнату. Михаэль разделся и прилег на широкую тахту. Других спальных мест не было.
Он лег первым и занял место у стены. Рядом блондинка. Смуглая — с краю.
Он должен лежать бревном? Или? Самое умное в такой ситуации — сделать вид, что уснул, и лежать неподвижно. Но как лежать неподвижно, когда спиной чувствуешь упругость девичьей груди и гладкое женское колено обжигает и дразнит прикосновением?
Повернулся к ней лицом, осторожно положил руку на грудь и получил небольный, но оскорбительный мазок по губам: «Западло! Ложись с краю».
Он лег с краю. Кажется, все ясно. Можно уткнуться лицом в спину смуглянки и уснуть.
Легко сказать, когда широкий зад смуглянки все плотнее прижимается к его чреслам. Не может быть. Ему показалось. Она же не давала повода и смотрела на него с необъяснимой ненавистью. А может быть, она спит и не ведает, что творит? Он произвел эксперимент. Отодвинулся назад, и тотчас же она прогнулась в спине, догнала и, требовательно шевельнув упругими шарами ягодиц, уютно прижалась роскошным тылом.
Рискнул. Коснулся кончиками пальцев. Прошелся трепетно, едва касаясь, по соблазнительной линии бедра. Нагота! Предусмотрительная нагота под рубашкой.
Поощрила. Погладила запястье. Прижала ладонь плотнее. И потянула его рукой подол на себя…
* * *
