Ознакомительная версия.
Они шли по грешной земле так, как идут герои с выигранного дела, с сознанием выполненного долга и чувством собственного попранного величия, четверо, неразлучные друзья, четыре танкиста, мушкетёр и собака. Шестеро одного не ждут! Дюжина без одного ущербна! Семьдесят семь идут гусиным шагом, горланя свои святые песни и перекрикивая христовых зануд. Чудо! Двести отстали, но их отсутствия уже никто не заметил. Загребущие лапы до земли. Пыль до небес. Брови углом. Ковбои истины. Терминаторы правды. Заступники народные. Робин Гуды полустанков. Пророки проулков и тупичков. Хайль!
С ума сойти можно! Они шли один за другим и говорили одно и то же: «Вертеп науки, кузница кадров. Кузница науки. Вертеп. Кузница. Веркуз. Кузнеп. Вертица. Куртеп.»
Земля содрогалась в родовых муках, когда они проходили мимо. Лава клокотала в раскалённых жерлах скороварок. Чайники вскипали сами собой. Кровельное железо срывалось с черепичных крыш. Ухал филин на завалинке. Благовест плыл ниоткуда в – никуда. Моросс.
А потом восстал из праха Евлудий Параносский, изойдя могильной пылью. Грозился сказать правду в матку.
Это тоже был учёный божьим промыслом, прожектёр, неистовый инквизитор истины, конкистадор правды, обериут в душе.
– Цимес мед компот, – сказал отец Евлудий, облизываясь змеиным языком, опрокидывая трёхлитровую банку с останками недельного огуречного рассола, в котором плавал загнутый буквой Z зелёный зародыш. Надо было вытеснить образовавшийся за ночь вторичный алкоголь новоявленным эликсиром правды.
Мохнатый шмель, длинный и тощий в своей классической епатрирхихиальности.
Мир снова замутился и стал калейдоскопическим.
Тут он совсем с катушек свихнулся ну и запустил в дифракцию интерференцией. Все шкафы с соляной кислотой и адской серой обвалил на первозданную, рождающуюся в муках землю. Книги летели, как птицы. Рождалась жизнь из формул и огрызков недоеденного белка. Но кто перший – курица или яйца.
– Слава мира кончается в унитазе. Аминь! Аминь! Аминь!
Трижды возвёл и возгласил.
В катакомбной церкви, так он называл свою не по годам узенькую комнатку, причащалось солнце, и плясала весенняя пыль. Дополнительным блюдом присутствовала вполне приличная кровать. Всё вполне благочинно. Битое стекло не в счёт. Не будет преувеличением сказать, что его воображение постоянно сотрясалось картинками с изображением слона, залезающего хоботом под подол бенедектинской монахини, но то, что это без сомнения был человек с очень богатым воображением, не подлежит сомнению.
– Усилимся во чреслах, братия! Отрешимся и обрящемся! – взгремел его ломкий сырой голос, как казалось уже готовый заглохнуть в коматозной немоте и блевотинном молчании. Трепанги замерли в глубинах океанов. Элвис Пресли заплакал в колыбели на негритянский манер.
Он шёл по улице чем-то крайне взволнованный и разговаривал сам с собой всё громче в захлёб.
Первое послание велосипедиста фелассоникийцам! Цитирую!
– Братья и сестры, как говорит мой заочный друг отец Архиелимон! Пастырь Сутенерий, сверхархидиакон Брюхий Отвислон и каноник Бутылий Пузыревский подтверждают мою абсолютную правоту. Присоединяются к истине Святой Половинус и новобращённые святители Том и Джерри. Возвысимся и возгремим над чадами нашими! Для слова моего нет преград! Придите и возьмите! Идите и покайтесь! Покайтесь или удите, сук-ки! Йов возвещает инцест! Амен! Сук-ки!
Крест вылетел из его рук и проломил череп старушке.
– Блаженны феллатствующие и куннилингствующие, ибо их всуе… Удите, сук-ки! Или покайтесь! Покайтесь или удите, сук-ки! Суки! Суки! Суки! Человек умирает в безверии! Добро, твари, не вода, чтобы его просто так лить в ваши бездонные глотки! Катакомбы несут нам счастие неугасимое, неизреченное, хлеб днесь. А пиво-завтра и навсегда! Суки! Всё так дивно замышлялось, так хорошо начиналось, абы как шло, а чем завершилось? Крахом! Евлун был сразу поставлен в известность. Но ничего не предпринимал, пока тиара не заплесневела на корню. Паки таки! Сучьё! Вам ли я ли? Яливамли? Ешьте вафли! Не я вам! Не вам ли? Не я ли вам? С вами язык сломаешь! Сук-ки! В панамах и трусах вошли в храм пополудни, скверня моё богомильство!»
Отрезав яйца всем моим врагам
И перерезав глотки конкурентов,
Бросаюсь, о любовь, к твоим ногам,
Мой добрый друг,
Мой дон де Носиме-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-е-н-т-е!
спел божественный Евлудий довольно пародированным голосом, вспомнив, как выглядывали из окон обеспокоенные соглядатаи, услышав громовой голос встреченного им по дороге писателя Громобоя, довольно шабутного малого без царя в голове, с пулей в башке, с холодными руками и раскалённым добела сердцем. В общем – стукача и существо малоприятное во всех отношениях. Вспомнить-то вспомнил, а зафиксировать не мог. Всё сразу же и навсегда вылетело из головы. Солдатки будут не на шутку рады радёшеньки. Навсегда забудут мой адрес в управе. Сейчас все такие. Кто не стукач, пусть бросит в него краеугольный камень!
И по водам пойдём, и посуху, удивляя и радуя. Ты, Сандро, будешь клёкотом благовествовать, мелочью бренчать. Учись играть на шарманке! Пять тысяч дней рыбалил на Генисарете, хочу отведать я трески простой, чтобы в итоге, мудр, как чьи-то дети, отправиться к Варравве на постой!
После чего святой смахнул пыль с обгрызанной крысами инкунабулы и отворил тяжёлую обложку, на которой среди коричневых ангелов горели слова огненным кадмием: «Древняя Лаурентия и Поздняя Сан Репа». «Хроники».
Хроники были отпетыми. Исправить их уже не представлялось возможным.
Шли страницы, нечитанные и читанные по диагонали, вдоль и поперёк.
Главы.
«Величие Сан Репы».
«Рассказ о магической фиге».
«Цирк Вилипутов».
«Ветчинный король».
«Дон Окорок».
«Великий отстриг».
«Ярило Чудотворец и святой Педрик».
«Фред и наложницы».
«Трипенгундозный Эспандер».
«Выпотрошенный Джек Пот».
«Белые чернила».
Двенадцать глав. Две главы оказались зашифрованы на «Энигме». Администрация города обращалась по этому поводу к адмиралу Рёдеру, но ответа не получила.
Книга Чудес. Закрыв её, можно было, не вставая с кровати, пойти по тверди вод и ощутить вкус копчёного индюка на растресканных устах. Но надо было вращать ключик и заводить волшебную книгу.
Цитирование её бесполезно, но надобно.
«…Кибеллы молочко. Яд молочая, а король – свинья. Таков удел искусства. Есть копилка, куда я буду сыпать перец и фасоль и фиги…»
«…Я млел конечно и думал: вот бы её пощупать, она и сама была бы рада…»
«…Он убил её своими доводами наповал: «Да, рожа кривовата, как противень, да, уши мясистые и оттопыренные, да, широкие скулы, но как вы смеете говорить, что я некрасив?..»
«…Полицейский Керкальдюа ударил головой в гигантскую бочку, и из неё на спящий город хлынуло прокисшее яблочное сусло…»
«…Инфицированный руками своей нечистоплотной падчерицы, он стал чихать кровавым поносом и вопреки уверениям врачей, склонных в данном случае к оптимистическому сценарию, в конце концов, отдал богу душу в окружении буйной толпы родственников, озабоченный грядущим наследием…»
«Дофин Мюнхаузен двинул тогда на гору Сион и вымолил там для своего народа, что полагалось ему. Сырники и гренки. Но маловато пока».
«…Сердце Мортионы разрывалось от горя, она не находила себе места на земле и после чересчур скромных похорон поклялась семье найти безответственного виновника такого несчастья. По её мнению главным козлом опущения оказался коварный Пилон Езус – итальянский врач-идеалист, пребывавший в преступном предубеждении…»
«…Один Монсоло Хлюст хранил отменное присутствие духа…»
«Есть другой вопрос мировой политики, вопрос вопросов, и звучит он так: как залезть под юбку к Кондолизе? Как? Как залезть к ней под юбку, если она носит штаны? Как? И есть ли у Кондолизы под юбкой чего, кроме электроники и чипа?»
«В Нусекву приехало светило «Скотланд Ярда, Фред Фиксони».
Но к делу! Довольно развлекать любезномудрых читателей лепетом милым, пора и за дело браться, рукава сучить! А то читатель так и не поймёт, что это была шутка, и только теперь мы переходим к делу.
Сны Анны Павловны по боку. Жизнь на пороге! Вперёд!
Глава 1. Чудесное появление компании малюток
Это было в первой половине 2025 года, за три месяца до падения Великой Континентальной Сан Репы, при правлении её пятого Прокуратора.
Тёплым и сулящим хорошую ночь летним вечером, отдохнувший и только что постриженный бобриком, председатель Областного Сблызновского Сейма, небезызвестный в узких политических кругах депутат Ли Иванович Моппс, по совместительству председатель партии «Свежесть», вызвал служебную машину, попрощался с женой, и весело насвистывая популярный шлягер, исполненный совершенно бездарной певицей Ж., поехал на вокзал, где потрусил несколько раз из конца в конец зала ожидания, разглядывая бронзовую скульптуру «Солдат, целующий девочку». Скоро он занял своё законное место в вагоне для очень важных персон, постоянно развозившим чиновников разного ранга в Нусекву и обратно. В купе на двух человек кроме председателя находился его охранник, здоровенный ширококостный крепыш среднего роста и неопределённого возраста с пистолетом во внутреннем кармане пиджака и две бутылки водки с закуской, обычная доза путешествующих по стране государственных пилигримов. Особый вагон населён был обычно слабо, так было и в этот раз. Такие высокие персоны, само собой разумеется, предпочитали не сталкиваться нос к носу с той скученностью, в какой ездил в столицу Континентальной Сан Реп обычный непримечательный люд. Когда поезд тронулся, ещё в двух купе была замечена какая-то жизнь, а остальные оставались пусты. Сняв пиджак и сев посредине дивана, Ли Иваныч, ощутил то специфическое чувство довольства и воли, какое испытывает охотник, загремевший в лес, или – подкаблучный муж, вырвавшийся якобы в заморскую командировку.
Ознакомительная версия.
