— Я так и предполагал, что вы скажете это. Я мало знаю о России, но поверить во все снятое в этой картине!.. Недаром публика бойкотирует нас. Однако на этой лжи хозяин сделал хороший бизнес.
Ему все же хотелось досказать до конца «Тайну мурманского негра».
— А в фильме есть все же увлекательные сцены! Например, когда возле отеля в Мурманске на русскую медсестру — ее играет Оливия Хаксли — бросается белый медведь и капитан «Бьюти» стреляет из кольта… Или когда негр бежит с деньгами капитана, а русские разведчики нападают на ложный след… Скажите, правда, что на улицах ваших городов еще встречаются медведи?
— Нет, медведи живут у нас, главным образом, в зоопарках… Между прочим, как фамилия вашего босса?
Он произнес фамилию, показавшуюся мне знакомой.
— Как? Повторите, пожалуйста! — вскрикнул я.
Он повторил фамилию хозяина бара.
В эти мгновения мучительное чувство какой-то глубокой вины охватило меня.
Я понял, как неправильно поступил, не опубликовав до сих пор подлинную историю последнего похода «Бьюти оф Чикаго».
Я сидел в тот вечер на двадцать восьмом этаже шумного нью-йоркского отеля, а в памяти возникали черные отвесные скалы поселка Китовый, бьющийся в их подножье штормовой океан, наши разведчики, которые шли в туманную даль на старом норвежском боте. Звучала в сознании песня, навсегда связанная с образами и переживаниями тех незабываемых дней:
Полярный край, туманами повитый,
Гранит высокой, северной земли.
Здесь океан бушует Ледовитый,
Здесь боевые ходят корабли.
За бортом волны серые шумели,
Тугой прибой в крутые скалы бил.
Стоял моряк с винтовкой и в шинели
И на прощанье другу говорил:
— Громи врага, стреляй быстрей и метче!
В походах нас усталость не берет.
Иди вперед, испытанный разведчик,
Иди вперед, всегда иди вперед!
И он сражался, рук не покладая,
И не смежила смерть орлиных глаз.
Прошла по сопкам слава молодая
И до кремлевских башен донеслась…
Полярный край, туманами повитый,
Гранит высокой, северной земли.
Здесь океан бушует Ледовитый,
Здесь боевые ходят корабли…
Майор Людов и Сергей Никитич Агеев, которым я рассказал, после возвращения из Нью-Йорка, о встрече в портовом баре, согласились со мной, что полезно и своевременно опубликовать книгу, написанную на основе наших воспоминаний фронтовых дней.
Я вновь перелистывал свой пожелтевший от времени североморский блокнот. Отчетливей вспоминались дела и люди героического тысяча девятьсот сорок первого года. Несколько памятных событий сплелись в крепкий сюжетный узел: и клятва боцмана Агеева, и фронтовая любовь Люси Треневой, и зловещие обстоятельства гибели капитана Элиота.
И, работая над этой повестью, я не мог не вспоминать сказанные мне Людовым слова:
— А вы знаете, почему чайкам удается ловить рыб? Потому что рыбы, по устройству своего зрения, принимают чаек за облака и, следовательно, не опасаются их…
Глава вторая
МОРЯК В ОБГОРЕЛОМ БУШЛАТЕ
Люся Тренева не могла понять, почему это некоторым доставляет удовольствие в такое время глупыми приставаниями так отравлять ей жизнь!
Ну девушка как девушка! И неразговорчивая и наружностью не лучше других: нос торчком, брови слишком тонкие, вразлет, щеки круглые, какого-то неприлично розового цвета. Правда, волосы вот, золотисто-каштановые, мягкие, очень украшают лицо. Перед отъездом на Север хотела обрезать косу — только мешает в работе, да мама уговорила оставить как есть. Но уж эти ухажеры! Нужно же понимать настроение человека!
Взглянула мельком в зеркало над умывальником, приготовляя шприцы, ставя кипятильник на плитку в комнате дежурной сестры. Сегодня совсем некрасивая: румянец пропал. Оказывается, в конце концов, он все-таки не портил, а украшал щеки! А нос, наоборот, покраснел, волосы сбились, космами торчат из-под белой косынки.
Не выспалась. Всю ночь пришлось сперва принимать раненых, потом помогать в операционной…
Все время подвозят раненых с переднего края, от реки Западной Лицы, где наши остановили фашистов. А еще здесь вот, в палатах, моряки с погибшего тральщика, с обожженными лицами, изуродованными руками. Одному сменила повязку, другому сделала обезболивающий укол… Так и не уснула всю ночь, переходя от койки к койке.
В дверь заглянул дежурный краснофлотец:
— Тренева, к телефону.
Она выбежала в вестибюль. Может быть, наконец Ваня. Ах, если бы это был Ваня!
В телефоне зазвучал незнакомый, беспечный голос. Люся чуть было не всхлипнула от обиды:
— Нет, никакой расчески в матросском клубе я не теряла! И в кино не собираюсь идти. Потрудитесь по служебному телефону не болтать ерунды. Не стыдно вам, товарищ, мешать мне работать!
Возвращаясь в дежурку, бросила взгляд в окно на деревянные, закомуфлированные дома, на кривизну выбитых в граните проспектов, на трапы, сбегающие вниз, туда, где темно-синяя полоса спокойного сегодня залива. Перед окном — площадка скверика, две скамейки без спинок. Прохаживаясь у этих скамеек, Ваня, бывало, поджидал ее после концертов в Доме флота.
Но вот уже не приходит несколько дней. Теперь он не артист ансамбля песни и пляски, он — боец морской пехоты: подал добровольно докладную об отправке его на передний край. В Доме флота сказали, что Иван Бородин отчислен из ансамбля. И вот уже не приходит несколько дней. Не послан ли уже срочно на фронт, не бьется ли в сопках, откуда привозят раненых? Там, конечно, не только раненые, но и убитые и пропавшие без вести, оставшиеся среди безлюдных ущелий…
Кипятильник урчал и содрогался, из-под никелированной крышки вырывался острыми струйками пар. Выключила плитку, провела рукой по глазам. Только не расстраиваться, а то еще заплачешь в такое страшное время…
— Прошу разрешения, сестрица!
В дверях дежурки стоял высокий моряк в застегнутом бушлате. Бескозырку держал пальцами, плотно замотанными белоснежным бинтом. С круглого медно-желтого лица, из-под рыжеватых бровей сурово смотрели белесые, яркие глаза.
— Выписались, товарищ старшина? — улыбнулась ему Люся.
— Так точно. Зашел проститься, за внимание вас поблагодарить. Руки мне вылечили отлично. И спасибо, что бушлат починили.
— До свидания, товарищ старшина, всего вам доброго! И чтобы вам больше сюда не попадать!
— Есть, сестрица, больше сюда не попадать!
