Больной по-прежнему был без сознания.
Васильев получил бумаги и вышел на улицу. Там его ожидала уже заведенная санитарная машина. Рядом с шофером сидел Симанский.
— Надо спешить! — нетерпеливо воскликнул он.
И «скорая помощь» помчалась по улицам.
2
Шел проливной дождь. Шоссе было погружено в непроглядную темень. Только блеск молний время от времени озарял разбросанные по сторонам шоссе одинокие дома. Даже на поворотах машина мчалась с такой скоростью, что Симанский закричал шоферу:
— Здорово ведешь, черт, но смотри не угробь нас!
Уставший от продолжительного дежурства Васильев откинулся на сиденье и лениво глядел по сторонам. Весь день он провел в больнице. Главный хирург старался как можно больше держать его около себя. Васильеву льстило внимание Попова: очень немногие врачи пользовались доверием доктора. Знаменитый хирург придирчиво относился к окружающим. С каждой новой операцией росло у молодого врача восхищение учителем, его удивительным талантом. Все в больнице нравилось Васильеву, и он считал ее своим домом, частью своей жизни. Сколько волнений, сколько тревожных часов и беспокойных ночей пережил он в этом доме, где жизнь вела упорную борьбу со смертью...
Но не только работа привязывала молодого врача к больнице. Медсестра Антонова! И сейчас, по дороге на аэродром, Васильев досадовал, что не пригласил Антонову поехать вместе с ним и должен был терпеть компанию неприятного ему Симанского.
Машина остановилась у низкого продолговатого здания. К ним подошел человек в черном плаще.
— Из больницы?
— Да.
— Документы!
Они протянули свои бумаги.
— Самолет прибыл, товарищи. Вон он там! Летчик прямо герой! — с восхищением говорил человек в плаще.— В такую погоду немногие решились бы лететь!
Васильев и Симанский пошли к зданию.
В комнате, куда они вошли, был только один человек. Перед ним на столе лежал небольшой сверток в станиолевой обложке.
Симанский попробовал поднять его.
— Ого, какой тяжелый! — воскликнул он.— Упаковка, наверное, из свинца.
— Вам придется подождать минут десять, чтобы выполнить кое-какие формальности,— извинился служащий.— Мой коллега пошел оформить получение.
— Но мы не можем терять время,— напомнил Симанский.— Речь идет о человеческой жизни!
— Тогда пусть один из вас останется, а другой едет, если вы так спешите,— примирительно сказал служащий.
— Я возьму посылку, а вы, Симанский, оформите получение,— сказал Васильев.
— Конечно,— сразу же согласился Симанский,— поезжайте. Увидимся в больнице. Я же говорил, что спутник необходим!..
Через пятнадцать минут машина снова была в центре города. Улицы совсем обезлюдели, хотя дождь несколько утих. Искусно маневрируя, шофер довел машину до главной улицы, которая вела к больнице. Машина мчалась уже с меньшей скоростью.
Вдруг шофер резко затормозил. Сильный толчок бросил Васильева вперед. На машину чуть не налетел грузовик. Только благодаря отличным тормозам удалось избежать катастрофы.
— Идиоты! — ударившись лбом о ветровое стекло, закричал шофер и обернулся к Васильеву:— Как вы, доктор?
— Ничего,— сквозь зубы ответил Васильев.— Сможем ли ехать дальше?
— Подождите, я их...— шофер выскочил из машины.
— Остановитесь! Эй! Дикари! — закричал он вслед грузовику, но тот сделал резкий поворот, увеличил скорость и исчез в темноте.
Шофер еще раз выругался и вернулся к машине.
— Хоть бы номер заметили!
— Я успел увидеть только две последние цифры — «32»,— сказал Васильев, который наблюдал через окно за удалявшимся грузовиком.
Они тронулись в путь.
Только теперь врач почувствовал, как больно ему левую руку. При свете уличного фонаря он увидел, что по руке течет кровь. Боль становилась нестерпимой, но он стиснул зубы и молчал.
3
Ослепительный свет операционной утомлял глаза, не привыкшие к такому освещению. Старшая хирургическая сестра быстро заканчивала последние приготовления к операции,
В это время в соседней комнате—процедурной — доктор Попов и доктор Васильев разглядывали полученный из Советского Союза цезий — четыре тонкие синеватые проволочки в четырех стеклянных пробирках. Все они были уложены в тяжелую свинцовую коробку.
— Радиоактивный цезий! Сейчас он выделяет электроны, альфа-частицы и гамма-лучи. Нам необходимы гамма-лучи. Их концентрация в этих проволочках невелика, иначе они были бы смертельно опасны для любой живой ткани, и ни я, ни вы не наблюдали бы их с таким спокойствием,— объяснял главный хирург.
Васильев молча слушал. Рука у него сильно болела. Но разве можно говорить об этом доктору Попову сейчас, перед такой тяжелом операцией? Он решил молчать. К тому же его занимало совсем другое. Проходя через перевязочную, он услышал, как Симанский говорил Антоновой:
— Мария, все будет очень просто! Она ответила:
— Я боюсь! Тогда он сказал:
— Мне кажется, тебе не нужно напоминать...
Что «напоминать», Васильев уже не слышал.
Наверное, он не обратил бы на это внимания, если бы час назад Симанский не сказал ему, что он не знаком с Антоновой. Выходит, они давно и хорошо знают друг друга.
«Может быть, они любят друг друга, и ей неудобно признаться мне в этом. Ведь как-никак я ее начальник! Но все равно, она должна была сказать мне...» — подумал он и поспешил уйти. Он ненавидел подслушивание.
Васильеву было тяжело. Он любит Марию, так привязан к ней, они уже объяснились, и он верил ей, но сейчас...
— Как быстро развивается наука! — продолжал Попов.— Десять лет назад мы мало знали о мозговых процессах, у нас не было специали-18
стов в области трепанации черепа, медицинская техника была крайне примитивной, а теперь мы применяем радиоактивные вещества, продолжительное лечение с помощью кобальта, плутония и еще более эффективное — с помощью цезия и стронция. Наша сегодняшняя операция имеет серьезное научное значение. Не хвастаясь, можно сказать, что результат ее будет вкладом в мировую науку... Профессора нужно спасти! Нужно!
Он испытующе взглянул на Васильева и продолжал:
— Родованов — большой ученый. Насколько я знаю, он работал над стимуляцией заживления ран. Это открытие огромного значения! Рана зарастает значительно быстрее... Как вы думаете, нужно его спасти, а? — главный хирург хотел пошутить, но Васильев почувствовал волнение, притаившееся за его спокойствием и уверенностью.
— Пошли!
Войдя в палату, они увидели Симанского, который склонился над больным. Лицо его казалось испуганным.
