— Я… — повторил он еще тише, пока посетитель, не торопясь объяснить цель своего визита, разглядывал его, словно муху под микроскопом.
— Мне нужен пузырек этого вашего… мортуина, — презрительно сказал, наконец, посетитель.
— О, пожалуйста, пожалуйста! — засуетился Брокар, бросаясь к шкафу, где у него в красивых баночках и пузырьках хранилась вся его химико-фармацевтическая дрянь.
— Стойте, вы! — оборвал посетитель. — Он и в самом деле причиняет лишь в р е м е н н у ю смерть?
— Не извольте сомневаться, мосье! Я проделал десятки опытов над кошками, и ни одного смертного случая! Наконец я экспериментировал над самим собой! Перед вами человек, который дважды умирал и дважды воскресал из мертвых. Действие этого снотворного основано на совершенно ином принципе, чем все другие, оно не оставляет в организме никакого следа…
Самое странное, что это было правдой: из всех изделий Эмиля Брокара его мортуин представлял несомненный интерес, и только ложная направленность ума и характера помешала изобретателю сделать секрет этого препарата достоянием науки.
— А на какой срок — смерть? Ну, выключение сознания?
— Двое суток, не меньше.
— Доза?
— Тридцать капель, мосье.
Посетитель помолчал.
— А если… пятьдесят, сто капель? — неожиданно спросил он, понизив голос.
— Не рекомендую, мосье. Можно не проснуться…
— Итак, не больше тридцати капель… — Посетитель сунул руку в карман. — Сколько с меня?
Брокар ответил не сразу: это был первый флакон мортуина, нашедший покупателя, и он еще не успел подумать о цене. А что, если назвать какую-нибудь несуразную цифру, ну, скажем, пятьсот новых франков? В сущности это не так уж много: приличный обед обходится сейчас не меньше чем в десять франков. К тому же этот странный вопрос об усиленной дозе…
— Шестьсот франков, мосье, это очень дорогой препарат…
— Получите тысячу. Излишек — за скромность. За полную и совершенную скромность. Понятно? Иначе… — посетитель зло сощурил глаза. — Полиция у меня в руках, а вы, мне известно, в руках у полиции!
— Мосье! — восторженно воскликнул Брокар. — Считайте, что отныне я нем, глух и слеп, что меня нет на свете!
— Вот именно, мосье Брокар, — подчеркнуто сказал посетитель. — Именно так я и буду считать.
С этим он повернулся и вышел.
И тут Брокара осенило. Да это же бездонный сундук, из которого он сможет черпать золото до конца своих дней! Надо только выследить этого человека, узнать его имя, общественное положение, адрес! А главное — для какой цели приобрел он мортуин и как воспользуется им! Тут дело явно попахивает аферой, быть может преступлением, и дураком будет он, Брокар, если не урвет свою долю у этого типа!..
Брокар распахивает выходную дверь, прислушивается. Тишина. Неужто этот тип уже успел сбежать с лестницы и сейчас шагает по улице, затерявшись среди прохожих? Не касаясь перил, перескакивая ступеньки, с зашедшимся сердцем мчится Брокар вниз. Нет, на этот раз он не выпустит фортуну из рук, он оседлает ее, пришпорит, погонит галопом! Четвертый, третий, второй этаж… И тут Брокару почудилось, будто он со всего разбега стукнулся лбом о каменную стену: на площадке второго этажа, обратясь к нему лицом, заложив руки за спину, стоял его недавний посетитель.
— Я ожидаю вас целых две минуты, — сказал он спокойно. — Я уже готов был поверить, что вас и в самом деле нет на свете. — Тут лицо его исказилось гримасой злобы, и он выкрикнул коротко, отрывисто, как кричат собаке: — Марш на место!
Брокар как-то вдруг сгорбился, повернулся и, тяжело опираясь на перила, двинулся вверх по лестнице…
Какой шанс упустил он тогда, какие возможности не сумел использовать! Правда, он пожил целый месяц в полное удовольствие, ни в чем себе не отказывая. Но с того памятного вечера, когда он небрежно бросил последние пять франков «на чай» официанту в одном из дорогих ресторанов Парижа, началась самая печальная полоса его жизни. Он растерял за это время всю свою клиентуру. Раньше к нему наведывалась за дешевыми «чудодейственными» лекарствами беднота, не имевшая возможности лечиться у врача; окрестные проститутки охотно пользовались «нестираемыми румянами Эмиля Брокара»; старые чиновники на пенсии пытались с помощью его снадобий вернуть утраченную молодость. А теперь ему редко-редко перепадал десяток-другой франков, и за год нужды он успел спустить папаше Ледрю все вещи, имевшие какую-либо ценность. И вот сегодня он дошел, наконец, до крайности: в доме нет ни гроша, даже ни одной вещи, которую можно было бы обратить в деньги.
Чем так жить, не лучше ли принять смертельную дозу мортуина? Все равно от него нет никакого проку, так пусть сослужит своему изобретателю последнюю службу!.. Нет, нет, такой конец недостоин его, Брокара! Как? С его умом, знаниями, энергией подохнуть в этой квартиренке, как крыса, наглотавшаяся мышьяку? И это в то время, когда всякая нечисть — невежды и дураки — гребет деньги лопатами? Пусть у него пустое брюхо, пусть нет у него денег на обед, но он еще жив, жив, жив, черт побери, и вовсе не намерен сдаваться!..
Брокар оглядел свое убогое жилье, кинулся к лабораторному столу, ухватил старинную фарфоровую чашку, на дне которой темнел какой-то затвердевший осадок, сбежал с лестницы и зашагал к папаше Ледрю.
Старинный узкий переулок, где торговал папаша Ледрю, ответвлялся от одной из центральных, наново застроенных улиц города. Это была улица больших магазинов, за их сверкающими витринами были выставлены всевозможные товары: дорогое белье и ткани, мужская и женская одежда, сшитая по последней моде, радиоприемники и холодильники новейших образцов, драгоценные ювелирные изделия, тончайшие духи. Брокар любил бродить по этой улице, он подолгу останавливался у витрин, предаваясь мечтам о своем блистательном будущем, когда вся эта роскошь станет для него доступной. Но сегодня ему было не до мечтаний, его занимало совсем иное: даст ли что папаша Ледрю за старинную, но попорченную химикалиями фарфоровую чашку, которая досталась ему, Брокару, еще от покойных родителей?..
Вот он стоит с хмурым, озабоченным видом на тротуаре, против переулка папаши Ледрю, нетерпеливо ожидая, когда, наконец, остановится нескончаемый поток автомашин. С завистью профессионального неудачника глядит он на проплывающие мимо него «рамблеры», «мерседесы», «лансеры», «темпесты», «пежо», «корветы», «ящеры», в которых сидят сытые — уж во всяком случае, сытые — люди, глубоко равнодушные к тому, что Эмилю Брокару сегодня нечего жрать. А ведь он готов н а в с е, этот Эмиль Брокар, право же, у него нет никаких убеждений и предрассудков, одна только неуемная злость на судьбу, которая вот уже двадцать лет обносит его своими благами. Не смотрите, что он плохо одет, что костюм его в пятнах, что воротник рубашки не первой свежести, что он скверно выбрит, что от недоедания у него посерело лицо и впали щеки, что от крыльев носа идут к углам рта две глубокие борозды. Он еще способен на многое, только позовите его, только укажите, к чему приложить дремлющие в нем силы, а уж он…
